Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - [12]

Через несколько дней после экзамена, прошедшего без всяких особых формальностей в кабинете Нольде в Юрисконсультской части, я подал прошение о принятии меня на службу и предъявил в Департамент личного состава все необходимые бумаги, вплоть до формуляра отца, а затем, также без всяких церемоний, в полутёмной церкви МИД в присутствии случайно бывшей там какой-то дамы в трауре принёс присягу. На другой же день и уже в качестве исполняющего обязанности секретаря Юрисконсультской части приступил к работе в МИД.

Обычай требовал, чтобы поступающие представлялись высшему начальству после выхода в свет циркуляра о назначении на службу, циркуляр же издавался по мере надобности, содержа ряд перемен по службе, приблизительно раз в месяц. Я, таким образом, имел возможность до официального представление ознакомиться с главными действующими лицами и с общей обстановкой работы.

В центре правительственной деятельности

То, что бросалось в глаза каждому свежему человеку и о чём я знал и раньше, была необыкновенная простота личных отношений. МИД являлся одним из самых малочисленных ведомств: в центральных установлениях Петербурга было в это время, с нештатными служащими, всего 150–160 человек, а с заграничными — 700–730. С другой стороны, условия службы, требовавшей доверительности и близкого личного знакомства, делали из всего министерства одно большое посольство, это были все люди одного и того же круга, многие по наследству служили в этом ведомстве. Не было никаких форм и никакой особой чиновничьей дисциплины, иерархия исчерпывалась деловой близостью к министру, тогда С.Д. Сазонову; непосредственный доклад министру, вернее, право этого доклада, определяло деление служащих на младших и старших. Но я никогда не думал, поступая в МИД, что смогу получить это право доклада меньше чем через год после поступления и в неполных 25 лет. Эта, по шутливому выражению В.Б. Лопухина, директора Департамента личного состава, «наполеоновская карьера» была, конечно, возможна только благодаря войне, заставившей МИД отбросить все бюрократические предубеждения о иерархии возраста, столь въевшиеся в петербургские министерства. Дипломатическое ведомство было, без сомнения, самым культурным ведомством России, да иначе и быть не могло, так как ему приходилось иметь дело в первую голову с иностранцами, а пленять их обычным бюрократическим петербургским способом работы и общения было бы трудно. Вот почему на нас так косились за «либерализм и иностранщину» другие ведомства.

Дипломатическое ведомство представляло из себя в этот момент крайне оживлённое, интенсивно и с одушевлением работающее учреждение и по сравнению с прежним (я был в январе 1914 г. в МИД у Нольде по случаю моих статей в журнале министерства, редактором которого являлся он же) было неузнаваемо. Помимо обычного состава ведомства были и только что приехавшие из Австро-Венгрии и Германии наши отозванные оттуда по случаю войны дипломатические и консульские чины. Война и здесь властно врывалась в прежние отношения, создавая ряд новых учреждений и отделов, как-то: отдел о военнопленных, справочный отдел о русских подданных, оставшихся за границей и в особенности в неприятельских странах, отдел переводов, долженствовавший обслуживать денежную помощь лицам, оставшимся вне России, и т.д. С другой стороны, компетенция прежних отделов разбухла до чрезвычайности. Возникали, конечно, постоянные споры о разграничении этих компетенций, но опять-таки живое дело не терпело безжизненных бюрократических схем и прикрепляло эти компетенции не столько к тем или иным отделам и департаментам, сколько к живым людям.

Юрисконсультская часть в этом отношении не составляла исключения. Её компетенция вообще была крайне неопределённа, а с войной всякое мало-мальски сложное дело немедленно приобретало «юридический» характер и попадало в Юрисконсультскую часть. Этому способствовало и то обстоятельство, что во главе её стоял барон Б.Э. Нольде, человек молодой (ему тогда было 38–39 лет) и вполне компетентный буквально во всех вопросах, тогда поднимавшихся, так как помимо научной квалификации профессора-международника 15 лет практики в МИД делали из него выдающегося знатока-юрисконсульта. Равняться с ним могли только барон М.А. Таубе, занимавший в это время пост товарища министра народного просвещения и с головой ушедший в это ведомство, и А.Н. Мандельштам, первый драгоман посольства в Константинополе, бывший в это время в Турции. Да и среди этих трёх Нольде, несомненно, был и способнее, и живее, да и моложе двух остальных. Очутившись в министерстве, я, к своему удивлению, увидел, что Нольде играет роль, далеко выходящую за рамки компетенции Юрисконсультской части при самом расширительном толковании этой компетенции, и что он является одним из самых влиятельных лиц в министерстве, прямым советником Сазонова не только по вопросам, имеющим хотя бы отдалённое отношение к международному праву, но и по вопросам вообще международно-политическим, если только они принимали несколько необычный или тревожный контур. Благодаря тому высокому положению, которое занимал в ведомстве сам Нольде, и Юрисконсультская часть, им руководимая, как-то незаметно обратилась в «мозг» министерства.