Записки Ивана Степановича Жиркевича, 1789–1848 - [153]

Однажды, стоя в саду на террасе губернаторского дома, заметил я, что насупротив занимаются каким-то делом квартальный и причетники церкви. Я подозвал первого к себе и спросил, что они делают.

– Передаем по-иезуитское строение соборянам, – отвечал он. – Еще прежде я слышал, что в иезуитском костеле отличной живописи образа, и при этом случае мне вздумалось взглянуть на них.

– Спросите, – продолжал я, – у него ключ от церкви и прикажите отпереть для меня оную.

Квартальный тот же час воротился с донесением, что ключ у Ремезова. Я приказал сходить к нему и отворить церковь. Через четверть часа посланный вернулся с ответом, что Ремезов занят делами и ключа не дал. Я повторил приказание отворить церковь и объявил, что для этого не нужно самого Ремезова. Прошло еще четверть часа и тот же посланный донес мне, что Ремезов вторично ключа не дал, а велел объявить мне, что я могу церковь осмотреть и завтра, в 10 часов поутру, где он будет сам в эту пору. Полагаю, что каждого удивит таковой отзыв, следовательно, не мудрено, что он даже поразил меня. Но пока я еще разговаривал с квартальным, увидал я, что Ремезов едет на дрожках с полицеймейстером Глинкой к церкви. Глинка подбежал ко мне и объявил, что церковь отпирается, что он, Глинка, узнав от квартального об отзыве Ремезова, сам поспешил к нему и убедил его исполнить мое приказание.

По неосторожности, невзирая на то, что кровь уже закипала во мне, я пошел к церкви. Ремезов в коридоре вертелся еще у замка, и я приветствовал его словами:

– Что это вздумалось вам ослушиваться губернатора? Он же, не оборачиваясь ко мне, возразил:

– У каждого есть свое начальство, и я занят распоряжениями моего собственного, не разорваться же мне надвое.

Заметив неприличие этого объяснения, строго, громко, но вежливо я высказал Ремезову, что давно уже вижу стремление его, Ремезова, вывести меня из терпения, и главной виной этому признаю архиерея. Настоящий случай мне развязывает руки, и я, вернувшись домой, с эстафетой отправлю мое донесение прямо государю, как о необыкновенном случае оказанной мне дерзости. С этим я и ушел домой.

В церкви кроме меня, Ремезова и Глинки случился священник Лорионцевич.

Как ни мало пространство от церкви до дома, но жар во мне уже простыл, и я тотчас стал думать: донесу государю – Ремезов погибший человек, но за что же пострадают жена и дочь его; последняя – образованная в высшем кругу и милая девица. Оставить же без внимания поступок дерзкого попа считал невозможным и решил написать к обер-прокурору Синода Протасову.

В письме моем происшествие я описал кратко и дополнил только, что Ремезов замечен уже мной неоднократно умышленно мне пресекающим священником, а потому и просил за настоящий поступок образумить его взысканием и заставить быть уважительным к начальству.

По нахождению Дьякова в Петербурге к нему я описал все подробно, но в заключение сказал, что, не желая Ремезову зла, я удовольствовался краткой жалобой на него обер-прокурору (и приложил копию) и просил поддержать мою жалобу словесным дополнением.

Ремезов бросился к правителю дел, Глушкову, и вместе с ним особо написали какой-то вздор Дьякову, а сверх того к Смарагду Ремезов послал формальной на меня жалобу на двух листах.

Через несколько дней возвратился Дьяков, и первое слово его, которым он встретил меня, было:

– Скажите, пожалуйста, что у вас за история вышла с Ремезовым?

Я посмотрел на него с удивлением и отвечал:

– Вы, верно, шутите, ваше превосходительство, или не получили моего донесения?

– Нет, я получил вашу бумагу, – отвечал Дьяков, – но зачем вы писали прямо к Протасову; неужели вы полагали, что Протасов так и бросится к выполнению; он ко мне же передал ваше письмо.

– Сожалею более о вас и о Протасове, нежели о себе. Ну, тот по крайней мере меня лично не знает и может ошибаться, а вы за что меняете меня, губернатора, на дерзкого попа?

Дьяков вступился за Ремезова, утверждая, что он пользуется общим уважением, а к тому же он – священнослужитель и духовник его.

– Что он церковнослужитель, в том я согласен; но чтобы он, как священник, заслуживал уважения, – на это я никак не соглашусь. Он даже божественную литургию отправляет иногда без проскомидии, даже и в вашем присутствии.

– Я церковной службы не знаю, – возразил Дьяков, – а потому ни защищать его, ни спорить более с вами не стану.

Через несколько дней Дьяков прислал ко мне переданную ему от Протасова на меня просьбу Ремезова, полную лжи и неправды, и просил от меня объяснения. Я обратил ему эту просьбу назад и отвечал, что после моего донесения о происшествии я не имею ничего прибавить более, а с прошения я даже не оставил у себя к делам копии, ибо признаю постыдным иметь ее у себя в канцелярии.

Ремезову через консисторию и в оной сделали строгий выговор.

Часть XXXIII***1837

О служащих по выборам. – Губернские архивы. – Полиция. – Жалобы на духовенство. – Возобновление молелен. – Жалобы старообрядцев. – Пожар в Полоцке. – Комитет, учрежденный для помощи погорельцам. – Посещение Смарагда. – Его смирение. – Высочайшее пособие погорельцам. – Распоряжения Дьякова. – Объяснение с ним по поводу Скляренки. – Проект об устройстве ярмарок. – Противодействие со стороны местного еврейского купечества. – Переписка, возбужденная запиской Кульнева.