Записки Ивана Степановича Жиркевича, 1789–1848 - [145]

Как предполагал я, так и случилось. Контрактов было очень немного, всего два, а прочие постояльцы все жили на слове; думаю и полагаю даже наверное, ежели бы я дал хоть час времени оглянуться или домохозяевам, или евреям, то контрактов явилось бы гораздо более, а главное – что многие бы уклонились на время отлучкой и приняли бы потом другие какие меры. Но тут вышло все по моему желанию.

Обедал я у Гельвиха, а перед обедом он водил меня осматривать госпиталь и крепость. Порядок везде и устройство приличные ежедневному ожиданию внезапного проезда государя. Старика Гельвиха много утешило, когда я, рассматривая разные постройки в крепости, в двух местах указал ему, что изображение некоторых, вероятно, принадлежит самому государю, и точно, когда мы возвратились в квартиру коменданта, он мне принес показать собственноручные два рисунка государя, присланные для отделки тех частей построек, которые мне бросились в глаза и на которые я теперь показывал.

На другой день я приказал собрать к себе всех купцов, как христианского, так и еврейского происхождения. Первые большей частью из раскольников или, как сами называются, из старообрядцев. Со многими я был уже знаком несколько по преходящим у меня делам уголовной палаты, ибо большая часть этого сорта купцов были, так сказать, оборотливыми выскочками; по подрядам при постройке крепости они из самого бедного или уже по крайности из среднего класса сделались коммерсантами; но почти все были замешаны по делам отвлечения от православия или по пристанодержательству беглых, что весьма обыкновенно между раскольниками. В особенности мне встречалось в делах имя Поторочина.

Прежде всего я обратился к евреям и объявил им, что воля государя есть непременный их вывод на форштадт, но что это делается с самым благотворным намерением: улучшить собственно быт их и дома, ими выстроенные при пособии от казны. Государь в проезды свои через город не один раз изволил замечать, что многие дома совершенно почти пустуют от недостатка постояльцев, а между тем на хозяевах числится неоплатная недоимка даваемой им ссуды для постройки этих домов; лавки городские без товаров, в совершенном разрушении, а, напротив, в крепости что шаг, то заметна мелочная промышленность и вывески оной едва ли не касаются чердаков. Следовательно, если все евреи без изъятия выведены будут на форштадт, никому не будет это обидно, и торговля и постояльцы разойдутся по еврейским же домам.

Мне возразили некоторые старики, что тогда одни христиане будут торговцами Динабурга, ибо у них останутся и даже размножатся лавки в крепости, а оттуда никто не пойдет за покупками в город, а главные и почти единственные покупатели – военные.

В ту же минуту я сообразил, что это справедливо, и обещал, что возьму на себя испросить от правительства разрешение, чтобы в крепости не иметь вовсе лавок и магазинов, а разве только одну мелочную для необходимых ежедневных потребностей живущим в крепости офицерам.

Евреи тотчас убедились моими словами и по приглашению моему дали мне тут же обещание составить благодарительный акт от себя за это распоряжение. Ясно видно было, что они завидовали христианским купцам, торгующим более других в крепости; но тут вышел вперед один из последних, украшенный медалью, и обратился ко мне с вопросом:

– Чем же мы виноваты, ваше превосходительство, что нас вызывали строиться в крепости и обнадеживали разными выгодами, а теперь вдруг нас обирают? Между нами нет ни одного, который не был бы должен в казну по ссуде, на которую нарастают проценты. Мы и теперь не можем исправно платить долга нашего, а за выводом наших постояльцев должны вовсе обанкротиться.

Я спросил, как зовут его.

– Поторочин! – отвечал он.

– Не всегда годится, братец, быть выскочкой. Ты, верно, думал, что я еще не знаком с тобой? Ты не тот ли Поторочин, который обвиняется по пристанодержательству таких-то лиц? Не твое ли дело по подозрению в грабительстве такого-то дома? – и далее я припомнил ему четыре или пять дел, совершенно свежих в моей памяти, где замешан он как главное лицо.

Это его чрезвычайно смешало, а других присутствовавших удивило.

Тут я прибавил еще, что дома в крепости решительно почти все выстроены собственно на ссудную сумму. Ежели бы оная своевременно была выплачена и долгу не составилось на заемщиках, то беспрекословно это была бы их собственность! Но теперь на всех домах числится недоимка, равняющаяся первоначально выданной ссуде, а на доме Поторочина даже превышает оную, и ежели правительство рассудит за благо, за неисправность дом обратить в продажу или прямо взять в казну – и это не будет несправедливостью.

Этим замечанием я закрыл рот недовольным, но тут еще прибавил:

– Там, где объявляется желание государя, воля его для нас всех должна быть равно священна; мы все присягали жертвовать даже жизнью его пользам, а государь еще столько милостив, что при всех своих предположениях непрестанно заботится и о наших выгодах и пользах, и теперь по выводе евреев он предполагает в крепости поместить комиссариат переводом оного из Вильны. С этим переводом дома почти все займутся по добровольному согласно с хозяевами и за выгоднейшую для них цену. Из крепости вынесутся вонь и зараза, и роптать решительно никто не может и не должен.