Записки Ивана Степановича Жиркевича, 1789–1848 - [132]

Богоугодные заведения и внутреннее полицейское устройство в губернском городе нашел я в весьма жалком положении. Особенно замечательна была в этом отношении полицейская прислуга; все старики в лохмотьях, с подогнутыми штанами, вечно небритые, в помятых, разодранных, разнокалиберных шапках. И на вопрос, Глинке сделанный, что это за люди и откуда они набраны, я получил ответ, что часть из отставных солдат, а часть из бессрочно отпускных, что порядочных людей для примера приискать нет никакой возможности: жалованье назначено весьма скудное, но и то очень часто за несбором в свое время городских доходов на содержание полиции доходит неаккуратно. Малейшее взыскание за нерадение или неопрятность непременно влечет за собой отказ нанимающихся в служение, и очень часто хилого и неуклюжего старика вместо выговора приходится еще упрашивать, чтобы он продолжал числиться по списку в полиции. Пожарный инструмент неоднообразен, ветхий; лошади – все уже перешедшие далеко за десять лет и при малейшей тревоге едва-едва с первого порыва дотаскивающие пожарные трубы до места пожара, а очень часто при отправлении под гору за водой не возвращающиеся к месту своего назначения.

Полицеймейстеру полагалось жалованья из городских доходов всего 1200 рублей ассигнациями, без квартиры: из каких источников, не имея собственного достояния, мог он не только без нужды содержать себя, но даже довольно часто предлагать обществу угощение?

Первая забота моя была составить от себя официальные обращения, которые могли бы или подтвердить, или опровергнуть то, что я собрал уже из речей, мною слышанных.

Я приказал немедленно в губернском правлении составить мне две ведомости: одну – о сложных месячных ценах на хлебные продукты, по крайней мере за десять лет, а другую ведомость – о недоимках по уездам, с оставлением пробелов для моих отметок об успешности взыскания оных, следовательно, и о действиях в этом отношении земской полиции и градских властей. Эти две ведомости сделались настольной принадлежностью моего кабинета, и я, рассматривая их ежедневно, скоро открыл, что всякий раз, когда где-либо в уездном городе оказывалось повышение цен на хлеб, цена эта уже постоянно, до следующего урожая, не понижалась ни в городе, ни в уезде, хотя в губернском городе, напротив, изменение случалось часто и даже вдруг со значительным уменьшением, смотря по дорожным путям и подвозу хлеба из других мест. Подати срочные, настоящего времени, поступали хотя не вполне, но нельзя назвать и безуспешно: недоплата в податях вся почти оставалась в равной мере, только лишь взыскания за гербовую бумагу и пени заметно нарастали. Это замечание заставило меня обратиться в казенную палату к истребованию списков, на каких именно владельцах и с которого времени образовалась начальная недоимка. Открылось, что неисправными плательщиками были наиболее помещики большедушных имений, однако же не с близких сроков, а уже с давнего времени и что эти неплательщики пользовались льготой, десятилетней отсрочкой, которая должна была оплатиться к 1838 г. Далее, нашел я неисправными казенные имения, находившиеся во временном арендном содержании, а часть недоимок оказалась уже совершенно неоплатной, ибо лежала на опекунской неисправности, о которой десятки лет безуспешно шла переписка, пени же накоплялись и нарастали ежегодно. Арендных содержателей стоило только постращать внимательнее, и почти все пополнили свои взносы в скорости. Помещики же по личному моему с ними сношению обещали мне с окончанием льготы уплатить, что лежало на них, и сдержали едва ли не все свое слово, так что в 1838 г. губерния оплатила недоимки более 600 тыс. рублей, по крайней мере хоть часть общей суммы.

Не полагаясь, однако же, и на сии взыскания, дабы проверить слова губернского предводителя, что губерния всегда была платежом исправна, кроме случайно падавших на нее бедствий, я истребовал из казенной палаты сведение по возможности, сколько оная себя открыть могла за прошедшее время, сколько требовалось ежегодно с губернии денежного сбора и сколько внесла она такового.

В прежние годы, т. е. в начале царствования Александра Павловича, предварительных смет на трехлетие о денежном сборе не составлялось, а встретившаяся надобность в течение года по высочайшем утверждении разделялась в том же году или в последующем на податные сословия, для коих открылась необходимость в издержке, а потому палата хотя и доставила мне требуемое сведение за 27 лет, но давнейшие годы с показанием лишь только их взносов, без предварительного определения оных. Но за двадцать последних лет разделила свои графы, из коих в первой оказалось – сколько следовало внести каждый год, во второй – сколько действительно поступило суммы и в третьей – сколько было недобора.

Вместе с тем палата представила мне другую ведомость, сколько в последнее время давалось губернии денежного пособия и сколько оного потом по разным милостивым манифестам сложено. Эти сведения открыли мне два обстоятельства: первое – что губерния, которая в последние двадцать лет должна была внести с чем-то 38 миллионов рублей, действительно уплатила более 32, а другое что в интервал 11 последних годов губернии восемь раз оказываемо было от правительства вспоможение, следовательно, положительно можно было видеть, что только три года в этот срок можно было назвать урожайными.