Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - [341]

Вслед за тем Л. Г. Лекарев дополнительно просил оказать консультативную помощь направленному ко мне ассистенту А. М. Голяченко, которому он поручил тщательно ознакомиться с материалами по развитию сельского здравоохранения в земский период и в первые годы советской власти, которые можно было бы извлечь из моих книг, записок и «Воспоминаний о пройденном жизненном пути».

А. М. Голяченко работал в Ленинграде над машинописным экземпляром моих «Воспоминаний» в Отделе рукописей Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина, а также у меня дома над материалами моего личного архива в июне и июле 1964 г. Готовясь к киевскому симпозиуму по геронтологии, Л. Г. Лекарев писал в сентябре 1964 г., что у него возникла мысль о необходимости переиздания моей книги «Удлинение жизни и деятельная старость» ввиду полного её отсутствия в течение последних десяти лет на книжном рынке: «Снова очень внимательно перечитал Вашу книгу и снова восторгался ясностью Вашей позиции и глубиной аргументации. Мне очень хочется напомнить читателю об этой необычной книге, тем более что в этом году совпадают две юбилейные даты — 95-летие автора и 15-летие с момента выхода второго издания…»

В письме, полученном мною 26 ноября того же года, Л. Г. Лекарев настойчиво советовал мне не откладывать, а теперь же заняться подготовкой нового расширенного издания моей книги об удлинении жизни: «Очень обрадован присланными рецензиями и, особенно, Вашим решением готовить новое расширенное издание. Это очень и очень нужно. И на VII республиканском съезде гигиенистов УССР, и на пленуме правления Всесоюзного общества гигиенистов, и на республиканской историко-медицинской конференции во Львове, откуда я недавно вернулся, — всюду тепло вспоминали о книге и её маститом авторе. Я писал уже Вам, что собираюсь напомнить о ней медицинской общественности через медицинскую газету. Статью, наверное, поместят в начале декабря, с учётом Вашего дня рождения. Надеюсь, что на сей раз, редакция газеты будет более милостива…»

‹…› В течение многих уже теперь лет, протекших после написания «Записок о жизненном пути», я не могу из-за потери зрения при случае просматривать их и попутно вносить некоторые замечания, редакционные дополнения и поправки с точки зрения критической оценки, обусловленной изменением моего отношения ко всему тому, что было отражено прежде. Так, например, теперь я бы непременно высказал горькое сожаление по поводу того, что в период учёбы в Дерптском университете я не уделил достаточного времени для овладения необходимыми разделами высшей математики, дифференциальному и интегральному исчислениям, теории вероятности и пр. Или, оставляя работу в Ново-Ладожском уезде и переходя к более интенсивной деятельности в Санкт-Петербурге, я не использовал возможность во время работы в Новой Ладоге пополнить свою общую подготовку освоением английского языка, хотя именно там и тогда это легко можно было осуществить с помощью жившего по соседству англичанина и т. д.

В последние годы, вследствие полной потери зрения и резкого сокращения непосредственного общения с разными научно-общественными организациями и коллективами, всё большее значение для меня приобретает систематическое ознакомление с вновь выходящими литературными, научно-исследовательскими и отчётными материалами. Подводя итоги жизненного пути за 1962–1963 гг., я выделил мои волнения и переживания, вызванные ознакомлением с такими книгами, как труды Дюбуа, как издания «Демографических ежегодников ООН» и др. В 1964–1965 гг. глубокие волнения и длительное сосредоточение внимания вызвали книги: «Люди, годы, жизнь» И. Эренбурга, «Спиноза» и «Кампанелла» М. Беленького, «Кармелюк» В. Канивеца, «Толстой» В. Шкловского, «Достоевский» и «Пушкин» Л. Гроссмана.

Из перечисленных книг особенно мучительным было познание беспредельности и бесчеловечности истязаний людей изуверством католической инквизиции по отношению к Томазо Кампанелле за его изображение возможной светлой и правдивой жизни в «Городе солнца» и такое же точно, не знающее никаких границ мучительство в течение многих десятков лет Кармелюка помещиками и властями за его скромное стремление обеспечить крепостным людям некоторые начатки личной свободы и человеческих прав.

Знакомство с книгой о Кармелюке оживило в моей памяти давние детские воспоминания о песнях, которые пели «лирники» на ярмарках и базарах на Украине, в Черниговщине. В них Кармелюк воспевался как народный мститель за мучительства помещиками дворовых крепостных людей. Запало в память мне из песни о Кармелюке, которую я слышал в нашем селе (Скрипчин Остёрского усада), место о встрече его с преосвященным. От окруженного соратниками Кармелюка архиерея он кратко требует: «Давай, давай тыи гроши, що мы у тэбе знаем. Давай зараз, мы их посчитаем…». Как известно, Кармелюк на Волыни забирал деньги и тотчас же возвращал их тем, у кого они были отобраны или награблены помещиками, попами или чиновниками.

Если бы я мог вернуться к работе над моими машинописными записями, то теперь я бы тщательно продумал выделение в особые главы либо очерки в каждой книге воспоминаний полного списка литературных источников и специальных записей, которыми я пользовался в дополнение к моим личным воспоминаниям, а также попутно составлял бы предметный указатель и указатель имён для помещения в конце книги.