Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819) - [38]
Я позволяю себе поместить здесь одно размышление. Клеветникам удалось убедить нескольких презренных людей, способных поверить злу, что императрица Екатерина поощряла страсть Зубова к великой княгине Елисавете… Разговор, приведенный мною и происходивший 9-го июня 1796 года, мне кажется достаточным, чтобы опровергнуть эту ужасную ложь. Я скажу больше: императрица сама говорила с Зубовым в конце 1796 года по поводу его недостойного чувства к великой княгине и заставила его всецело изменить свое поведение. Когда мы вернулись в Царское Село, не было и помину ни о прогулках, ни о взглядах, ни о вздохах. Графиня Шувалова осталась на некоторое время в праздности. Мы ее называли тогда impressario in Augustino (директор в замешательстве) — название одной комической оперы Чимарозы.
Великий князь и великая княгиня были очень довольны своим дворцом; мои апартаменты были над апартаментами великой княгини и, находясь посредине здания, выдавались полукругом. Она могла разговаривать со мной, стоя у последнего окна перед углом. Однажды после обеда мы забавлялись этим, она сидела у своего окна, а я у своего, и мы долго беседовали. В это время великий князь и мой муж играли на скрипке в моей гостиной. Тогда между всеми нами еще господствовала гармония. Через несколько недель картина переменилась: великий князь стал неразлучен со своими новыми друзьями; великая княгиня Анна каждое утро приходила за великой княгиней Елисаветой, чтобы идти гулять в сад. Я гуляла с графиней Толстой, апартаменты которой были рядом с моими; она получила в этом году разрешение бывать на вечерах у императрицы. Великий князь становился с каждым днем все холоднее ко мне, князья Чарторижские почти не посещали меня, чувства князя Адама занимали всех, но брат Константин влюбился в великую княгиню Анну, которой он нравился. Эта смесь кокетства, романов и заблуждений ставили великую княгиню Елисавету в ужасное и затруднительное положение: она замечала перемену в своем муже, ей приходилось каждый вечер встречать в своем доме человека, по-видимому, любившего ее, что, казалось, поощрял великий князь, доставлявший ему случай видеть великую княгиню.
Императрица объявила их императорским высочествам, что она после обеда посетит их в новом жилище. Прекрасный десерт был приготовлен в колоннаде, представлявшей нечто в роде открытой гостиной, со стороны сада ограниченной двумя рядами колонн. С этого места открывается обширный и красивый вид. Затем вошли во внутренние апартаменты, императрица села между великой княгиней и мной и сказала: «Я прошу вашего разрешения, ваше высочество, показать этим господам ваши комнаты». Так как это было в воскресенье, то было много придворных лиц, между прочим, вице-канцлер, граф Остерман, и граф Морков. Великая княгиня кивнула головой и сделала мне знак, так что я поняла, что она чем-то смущена. Она наклонилась за спиной императрицы и сказала мне: «Книга на туалетном столе». Я сразу поняла, что надо было скрыть от глаз общества том «Новой Элоизы», который графиня Шувалова одолжила обеим великим княгиням. Накануне этого дня великая княгиня призвала меня к себе утром, у нас был интересный разговор в ее кабинете, затем она меня повела в свою уборную, где я нашла эту книгу, по поводу которой я осмелилась ей сделать несколько замечаний, выслушанных ею с обычной милостью. Я легко поняла, чего она желала, и не задумываясь попросила у ее величества разрешения показать, как привратница, покои ее высочества этим господам. Императрица нашла это удобным; я отправилась с быстротой молнии, опередила общество и спрятала книгу. В этот вечер я получила большое удовлетворение. Великая княгиня за десертом сообщила мне отрывок из письма принцессы ее матери, которая говорила мне самые любезные вещи.
Каждый день, казалось, влек за собой новые опасности; я очень страдала из-за всего того, чему подвергалась великая княгиня. Помещаясь под нею, я видела, как она входила и выходила, так же, как и великого князя, постоянно приводившего с собой к ужину князя Чарторыжского. Один Бог читал в моей душе. Однажды, более обыкновенного мучимая всем тем, что происходило у меня на глазах, я вернулась после вечера у императрицы, переменила платье и села у окна, находившегося над окном великой княгини. Высунув свою голову, насколько только могла, я заметила кусочек белого платья великой княгини, освещенного луной, лучи которой проникали в наши комнаты. Я видела уже, как вернулся великий князь с своим другом, и предположила, что великая княгиня одна в своем кабинете. — Я набросила косынку на плечи и спустилась в сад. Подойдя к решетке цветника, я увидела ее одну, погруженную в грустные размышления. «Вы одни, ваше высочество?» — спросила я ее. «Я предпочитаю быть одной, — отвечала она, — чем ужинать наедине с князем Чарторыжским. Великий князь заснул на диване, а я убежала к себе и вот предаюсь своим невеселым мыслям». Я страдала от невозможности быть возле нее с правом не оставлять ее и входить в ее комнату. Мы беседовали больше четверти часа, после чего я вернулась к своему окошку. Я начинала становиться настоящей помехой великому князю; он знал мои чувства и был убежден, что они не похожи на его собственные. Князь Чарторыйский с удовольствием видел, как великий князь ставил препятствия для моих сношений с великой княгиней. Он знал прекрасно, что я не способна ему служить, и потому очень старался меня поссорить с великим князем.
