Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819) - [22]
Приготовления к свадьбе великого князя Александра начались тотчас по приезде двора в город; все ожидали этого момента с живым интересом. Наконец настало 29 сентября 1793 года[106]. В церкви Зимнего дворца было устроено возвышение, на котором должна была совершиться брачная церемония, для того, чтобы всем было видно. Как только молодые встали на него, всеми овладело чувство умиления; они были хороши, как ангелы. Обер-камергер Шувалов и князь Безбородко держали венцы. Когда обряд венчания был кончен, великий князь и великая княгиня сошли, держась за руку; великий князь стал затем на колени перед императрицей, чтобы благодарить ее, но государыня подняла его, обняла и целовала, рыдая. Такую же нежность государыня выказала и по отношению к великой княгине; затем молодые новобрачные поцеловались с великим князем-отцом и великой княгиней-матерью, которые тоже благодарили государыню. Великий князь Павел был глубоко тронут, что всех очень удивило. В то время он любил свою невестку, как настоящий отец.
Граф Растопчин, долго пользовавшийся милостью великого князя, рассказывал мне, что однажды в Гатчине, в разговоре о великой княгине Елисавете, великий князь Павел с живостью заметил: «нужно отправиться в Рим, чтобы найти вторую Елисавету». Но все изменилось потом; некоторые несчастные обстоятельства породили явления, которые могли возбудить сомнение и придать вид правды самым ужасным клеветам. Такова судьба царственных особ: самые законные и естественные из чувств постоянно подрываются людьми низкими, ловкими, льстивыми и жаждущими только того, чтобы сохранить царскую милость на счет истинно преданных им людей.
Император Павел более других опасался быть обманутым; его характер, становившийся все более недоверчивым, был очень удобен для тех, кто желал его гибели. Его супруга, великая княгиня, хотя любила его, но своими стараниями влиять на него только больше раздражала его. Она окружила его интригами, которые льстили его самолюбию, уничтожали доброту его характера. Она думала, что, спасая несчастных, она исчерпывала все свои обязанности благотворения, и то же тщеславие, которое уже столько раз вредило ей, отравляло те дела ее благотворительности, главным источником которых должно быть доброе сердце. Она стала завидовать красоте, грации и изяществу великой княгини Елисаветы, дружбе к ней императрицы и особенно воздаваемым ей почестям. Перемену ее по отношению ко мне я могу приписать лишь особенной моей привязанности к ее невестке; ее доброта, милости ко мне, продолжавшиеся 16 лет, обратились в ненависть; она старалась погубить меня во мнении великой княгини Елисаветы, уверенная, что ничто не могло быть для меня более чувствительным[107].
В день свадьбы был большой обед, вечером — большой бал в парадной зале великого князя Александра. Императрица, великий князь Павел Петрович и великая княгиня Мария Феодоровна проводили молодых до их апартаментов. На другой день был другой бал в большой галерее у императрицы, затем следовало еще несколько празднеств.
Приезд турецкого посланника в октябре того же года представил очень красивое зрелище. Аудиенция, данная ему императрицей, была очень торжественна; начиная от дверей залы, в которой его принимали, до трона, на котором восседала императрица, стояли в 2 ряда солдаты гвардейского полка, все высокого роста, одетые в красные колеты, с одной золотой звездой, украшенной русским гербом, на груди, и другой — на спине. Они образовали из себя густую цепь; у них был черный плюмаж, серебряные каски и карабины. На государыне была надета императорская мантия и малая корона. Два церемониймейстера открывали шествие, держа в руках золотые булавы с двуглавым орлом, за ними двое церемониймейстеров вели посланника, богато одетого; более 60-ти турок несли подарки на восточных подушках.
В то время, когда двор переехал из Царского Села в Таврический дворец, в котором он всегда проводил часть весны и осени, на мою долю выпала большая радость: свекровь моя просила у императрицы позволения поблагодарить ее лично за сына; но она была слишком стара и глуха, чтобы быть принятой во время церемонии в Зимнем дворце, когда он был назначен гофмаршалом двора великого князя Александра. Ее величество охотно согласилась оказать ей эту милость и приказала мне привести ее во дворец с собой после обеда. Мы вошли в зал за несколько минут до прихода императрицы. Моя свекровь была женщиной умной и по всей справедливости пользовавшейся безупречной репутацией. Во время ссылки и несчастий, которые ее семья терпела в заключении при Елисавете Петровне, она выказала большое мужество и душевную теплоту[108]. Она уже давно не была в обществе, благодаря своей глухоте. Как только она показалась в зале, раздались приветственные крики, ей целовали руки, оказывали ей всякие знаки уважения. Признаюсь совершенно искренно, что я была польщена и тронута этими выражениями уважения. Императрица встретила ее очень ласково, поцеловала ее и приказала мне быть ее толмачом, потому что было бы неловко, если бы государыня кричала ей на ухо. Я с благодарностью повторяла все милостивые выражения нашей государыни. Она повела нас в свои внутренние покои, чтобы показать их моей свекрови, которая воспользовалась отсутствием публики, чтоб броситься к руке ее величества, чтоб выразить ей в самых трогательных словах, как она была благодарна государыне за то, что она подумала о ее старости и об ее сыне. Государыня была чрезвычайно тронута, я также: ничто не бывает так сладостно для нашего сердца, как чувство благодарности за любовь к нам и за участие к судьбе нашей. Возвратившись в зал, моя свекровь собралась уезжать, но ее величество задержала ее на весь вечер, составила ей партию в бостон с людьми, которые ей были наиболее приятны, наслаждаясь веселостью, которую эта приветливая и уважаемая старушка распространяла вокруг себя.
