Записки графа Федора Петровича Толстого - [96]

Глава 45 В Риме в 1845 году

В 1845 году граф Федор Петрович Толстой сильно заболел ревматизмом; когда он стал поправляться, то чувствовал себя до того ослабевшим от лекарств, что медики советовали ему ехать за границу и в продолжение шести недель пользоваться грязями и водами Франценсбада, потом путешествовать по Европе.

Граф получил отпуск на год. Вместе с отпуском ему дано было поручение от правительства относительно папского мозаического заведения и находившихся в Риме пенсионеров нашей Академии художеств, о которых их начальник, генерал-майор Киль, до того дурно отозвался министру двора, князю Петру Михайловичу Волконскому[748], находившемуся в то время в Риме по болезни, что тот не только что не хотел, но даже и опасался их видеть.

Граф отправился за границу вместе с своей супругою. Окончивши курс лечения на водах, они объехали Германию, Францию, Швейцарию и осенью прибыли в Рим.

В продолжение этого путешествия граф постоянно вел «Путевые записки», которые составили двенадцать книг, каждая из них содержит в себе до двухсот листов исписанной им бумаги. В этих интересных записках граф, кроме ежедневных событий жизни своей, говорит как просвещенный художник, вполне обладающий своим предметом, о примечательных зданиях, картинах, статуях с их историей и цивилизацией того периода времени, к которому они принадлежат. Протекшие века восстановляются перед ним по арке, колонне, разбитому барельефу.

Эти «Путевые записки», сами по себе имеющие большое историко-художественное значение, так ярко очерчивают действия графа Ф. П. Толстого по отношению его к Академии художеств, что, коснувшись в предыдущих главах моих «Воспоминаний» жизни и деятельности нашего знаменитого художника-медальера, я нашла не лишним поделиться с читателями «Русской старины» наиболее характеристическими из них отрывками, дорисовывающими его личность. Сокративши в «Путевых записках» графа многие из его описаний, занимающих десятки листов, я в то же время пополнила некоторые из них слышанными мною от графа рассказами из жизни его в Италии. Разговоры же замечательных лиц сохранены у меня в точности, как переданы графом в его «Путевых записках».

В Риме граф узнал от художника Росси, что учеников нашей Академии можно видеть каждый день в ресторации Лепри, где как они, так и иностранные художники постоянно обедают, за отдельными столами, по нациям. Граф тотчас же отправился к Лепри; не заставши там пенсионеров, оставил записку к Рамазанову, в которой извещал о своем приезде. Он особенно любил Рамазанова за ум и талантливость и нередко журил за пылкость и ветреность.

Вечером пришли к Федору Петровичу пенсионеры Михаил Эльсон и Кракау, а наутро и Рамазанов.

В этот приезд граф и графиня пробыли в Риме только несколько дней; несмотря на это, виделись со всеми пенсионерами и осмотрели некоторые примечательные места; они спешили побывать в Неаполе до прибытия в Рим императора Николая Павловича, которого туда ожидали из Палермо.

Художники Рамазанов, Эльсон, Скотти, Солнцев и Макрицкий[749] проводили их в контору дилижансов.

За заставою Рима графа увлекают картины развалин, зубчатая линия акведуков, пропадающая в опаловой дали, пустыня с синеющими горами на горизонте, с бурыми полями, на которых встречаются то стадо баранов с пастухом в бараньей шкуре, мехом наружу, то вьючный осел со звонком на шее, поселянка в ярком наряде, с кувшином на голове, двухколесная крестьянская тележка, и на всем какая-то широкая дума, какая-то величественная печаль. Граф Федор Петрович миновал окрестности Рима с их водопроводами и пустынные окрестности Понтийских болот с их изнурительными лихорадками; в Альбано и Велетри граф был поражен грацией и красотою жителей. Дикая, унылая полоса прекращается за Террачиной; за Террачиной шумит Средиземное море и высится одинокая скала; там в народе ходят легенды о знаменитом кондотьере, жившем на ее вершине, и слухи, что Цампы и Фра-Дьяволы с своими поэтическими драмами и печальными концами еще не перевелись в этих местах[750]. Как бы в подтверждение истины этих слухов, ночью, не доезжая Террачины, граф был разбужен шумом, происходившим около их дилижанса. Он взглянул в окно и увидал человек двадцать мужчин, вооруженных ружьями, пистолетами и палками, окруживших их экипаж. На некоторых были накинуты короткие плащи, а на головах надеты остроконечные шляпы с широкими полями. Ночь была ясная, при свете луны можно было видеть, как эти люди с угрожающими жестами громко говорили с кондуктором. Главный из них стоял впереди, облокотясь на ружье; он иногда грозил кулаком и повелительно говорил: «Sortate»[751]. Кондуктор, не выходя с своего места, возражал ему словами: «Signori conti russo»[752], и, по-видимому, объяснял, что, обобравши их, получат не много, а если что случится с дилижансом, то розыски будут строгие, тем более что в настоящее время в Италии находится русский император и его ждут из Палермо в Неаполь и Рим. После этих толков говоривший с кондуктором махнул рукою, в минуту стоявшие на земле почтальоны вскочили на лошадей и гнали их без отдыха около получаса. В одиннадцать часов ночи они прибыли в Террачину.