Записки графа Федора Петровича Толстого - [50]

несогласие, обратившееся в явную ссору, так что, стоя на шканцах, разгорячась, капитан сильно оскорбил капитан-лейтенанта, который в пылу горячности вынул из ножен шпагу до половины, за что капитан приказал его арестовать и велел заковать в железо и посадить его в каюту и приставить к ней часовых, не выпуская его и не позволяя никому к нему входить. Даже когда по нуждам природы надо было ему выходить из каюты, то провожал его солдат с ружьем. В бытность мою на «Петре» я его только и видел иногда, как он выходил из своей каюты в сопровождении солдата с ружьем. Эта ссора была причиною [того], что на корабле «Петр» было очень скучно. Офицеры разделились на две партии: одна держалась стороны капитана, а другая — капитан-лейтенанта, и потому они не сходились никогда вместе и не говорили друг с другом. Кают-компания на кораблях, в которых обыкновенно все офицеры соединялись и в общих разговорах и шутках проводили приятно время, а здесь на «Петре» кают-компания почти всегда была пуста. Только изредка [бывало] в ней видно по два, по три человека отдельных партий, вместе говорящих.

Экипаж «Петра» в эти три года очень разбогател, получая двойной провиант, считаясь в экспедиции. Они не могли всего издерживать и более половины его продавали, а хлеб и вино здесь очень дороги. Нас чрезвычайно удивило, когда мы в Бергене вошли на корабль «Св. Петр», что все матросы были в куртках и шароварах из тонкого синего сукна с частыми по-серебреными мелкими пуговицами с шипиками в два ряда, в цветных шелковых платках на шее, по-матросски повязанных, в разных цветных жилетах, в хороших круглых пуховых шляпах, как носят господа во фраках. Разумеется, что капитан корабля для собственных выгод не поправлял корабля и откладывал его вооружение, представляя адмиралтейству [рапорты] о невозможности достать нужного такелажу, почему адмиралтейство и послало все нужное для этого.

Не помню, сколько времени продолжалась эта оснастка и сколько длилась моя болезнь. Наконец корабль был вооружен и приведен к тому месту, где стоял на якоре наш фрегат. Туг меня перевели на него. На другой день подул благоприятный ветер для нашего возвращения в Россию, и мы все снялись с якорей и вышли из шкер. Потеряв записки этого похода, я не могу сказать, сколько времени шли мы до Копенгагена, встречая иногда и противные ветры. Но более всего ветры были нам благополучны, и мы пришли в Копенгаген в конце августа при довольно крепком с океана ветре. Двадцать девятого числа августа рано поутру снялись мы в очень крепкий ветер, желая воспользоваться попутным для нас его направлением. Но ветр очень быстро усиливался и через часа два или три, отклонясь от попутного для нас румба[395], обратился в сильный шторм. Капитан принужден был войти в ближайшую бухту шведского берега, чтобы не подвергнуться какому-нибудь несчастию и стать со всеми тремя судами на якоря под защиту высоких берегов этой бухты.

На другое утро, то есть 30 августа, в день тезоименитства[396] государя императора Александра Павловича, при таком же, как и вчера, крепком ветре, мы все и я, в первый раз после болезни надевший мундир, и офицеры корабля «Петр» и транспорта с их капитанами съехались в церкви нашего фрегата для слушания обедни и молебствия о здравии и благоденствии его величества, что происходило с пушечною пальбою на всех судах. После священной литургии Малеев пригласил к себе в каюту всех, бывших за обеднею офицеров, в том числе и меня, одного только из всех гардемарин. Он меня очень любил и не отличал от офицеров (хотя я был годами моложе многих из гардемарин) и поручал мне часто исполнять офицерскую должность. Когда мы вошли в капитанскую каюту, в первой комнате стол уже был накрьгг, за который скоро и сели. Наш капитан как хороший хозяин, любящий угостить своих гостей, дал офицерам великолепный обед, на котором лучшие разных сортов вина и шампанское рекою лились, а особливо удивило всех на корабле во время похода видеть такой роскошный десерт из лучших и самых свежих фруктов. При питье за здоровье государя императора и его фамилии, как надо было палить из пушек, наш капитан сказал, что императора Александра I нельзя поздравлять из пушек холостыми зарядами, и приказал производить пальбу с корабля и фрегата полными зарядами с ядрами. Обед был очень весел и, как следует, очень шумен. После обеда офицеры качали обоих капитанов среди говора, смеха и пения.

Около восьми часов капитан наш и все по приглашению капитана корабля «Петр» поехали к нему провести вечер. На фрегате нашем остались только старший лейтенант да я. Все время пирования наших офицеров на «Петре» мы с лейтенантом были в беспрерывной заботе и страхе, чтобы чего не случилось, и тем более, что по повелению капитана была выдана для праздника двойная порция вина всему экипажу, почему и было довольно много пьяных матросов. Главная забота наша была насчет ветра, который не утихал, и огня. Лейтенант приказал погасить везде огни, оставив только фонари в самых необходимых местах и при больных гардемаринах, которых лежало в койках пятеро. Взяв всевозможные предосторожности и надзирая беспрестанно за всем, мы за свой фрегат не так еще боялись, как за празднующий иллюминованный корабль «Петр», а еще более, когда стали жечь на его шканцах фейерверк. Эта неблагоразумная на корабле забава, музыка и песни, доходившие до нас, показывали, что праздновавшие на нем были в таком расположении духа, что должно было за них бояться. Когда наши офицеры воротились домой, то некоторые из них были так пьяны, что их принуждены были подымать с катеров на корабль на гарденьках