Записки графа Федора Петровича Толстого - [13]

Место, которое занимал наш родитель, было такое, в котором предшественники его не только наживали себе хорошее состояние, но и богатство, а он был беден и всю долгую службу существовал одним своим жалованием и оставил службу совершенно без всего. Честь моему отцу была дороже всего. От начальника комиссариата зависело тогда снабжение всех полков армии государства — пехоты, конницы и всех казаков и артиллерии, конной и пешей гвардии, всех гарнизонов городских и крепостных — всеми материалами, необходимыми для полной обмундировки солдат; отпуск денег на жалование офицеров и солдат; отпуск сумм на содержание всех военных ошпиталей[117]. Пост, на котором можно было порядочно нажиться. Но честь не допускала нашего отца поступать таким образом, за что большая часть начальствующих выгодными местами жестоко его укоряла. В шведскую войну на суше и на море, не помню, в котором году начавшуюся[118], батюшка для удобнейшего и скорейшего действия комиссариата был переведен в Выборг и был помещен там в шлоссе[119] старинной шведской крепости. И сверх того батюшка был сделан главным начальником всех военных лазаретов — место, на котором другой в эти три года, в которые продолжалась война, составил бы себе большое состояние, а присоединив к этому, окроме обыкновенных операций комиссариата, действия его по случаю войны, какие огромные суммы должны были переходить через батюшкины руки. Передвижение войск, поправки и устройства крепостей и других укреплений, снабжение их всем нужным не могло обходиться без комиссариата, от которого получали деньги. Ко всем этим превосходным средствам для наживы себе великолепного состояния надобно было, чтобы случился еще в одну ночь и пожар в шлосе, в самой той его части, где помещалась казначейская часть комиссариата. Батюшке было очень скоро [дано] об этом знать, так что он, взяв с собою своего камердинера, самого верного и весьма расторопного человека, приехал первым к месту пожара, бросился в казначейскую, возле которой горело, и спас с камердинером все до копейки наличные деньги и все важные документы, которые сохранил у себя в доме до утра, в которое представил деньги и документы главнокомандующему Мусину-Пушкину[120], который был тогда тоже в Выборге. Приняв деньги, которые были все сполна, он, будучи приятельски знаком с батюшкою, сказал ему: «Ну, что бы тебе стоило из этих денег отложить мильенчик-другой себе, которые бы пошли за сгоревшие, а награду получил бы ты все ту же, что получишь теперь». Батюшка получил за это Владимира на шею[121]. Все тогда удивлялись такой бедной награде.

Великий князь Павел Петрович[122], бывший в Финляндии при армии, требовал от батюшки из комиссариата двадцать или пятнадцать тысяч, но батюшка ему отказал в этом, так как ему было дано особое письменное приказание от императрицы, чтобы он ни под каким видом не давал Павлу Петровичу комиссариатских денег, за исполнения чего он дорого поплатился при вступлении на престол императора Павла I.

Из жизни нашей в Выборге очень мало что осталось у меня в памяти. Помню, что мы жили против вице-губернатора, которого по утрам видали почти всякий день подходящего к окну в белом пикейном халате с пришпиленным к груди Владимирским крестом в петлице, над чем все очень смеялись. Дом, в котором мы жили, должно быть был на горе, потому что мы всякий день проезжали по улице, идущей по довольно крутой и довольно возвышенной горе, когда отвозили старшего брата в единственный пансион, там существовавший. Других старших братьев Владимира и Константина в Выборге [не было]. Они уже были помещены в Шляхетний кадетский корпус[123]. Нас возили также часто к бабушке с матушкиной стороны, которая жила в Выборге со вторым сыном, еще очень молодым, но уже бывшим на службе в Выборге, — кажется, по юридической части, потому что впоследствии он был определен при Комиссии свода законов[124]. Я помню, что у бабушки в передней комнате небольшого ее домика висели часы, в которых каждый час вверху открывалось маленькое окошко и выскакивающая оттуда маленькая кукушка прокуковывала наступающий час, что меня чрезвычайно интересовало и забавляло. И я очень любил ездить к бабушке, разумеется более [из любви] к кукушке и разным сластям, которыми бабушка нас всегда кормила, нежели к ней самой. У матушки был еще старший ее брат, горный инженер, весьма хорошо знающий инженерную часть. Он был определен императрицею с чином полковника начальником всех рудокопных устройств в Сибири и служил там с большою похвалою до смерти более 30 лет, не выезжая из Нерчинска, и был чрезвычайно любим подчиненными и всеми ссыльными, работавшими в шахтах. Так что он ездил и по разным горным заводам и спускался в шахты один без всякого конвоя, несмотря на то, что все работники в горных заводах состояли из преступников, приговоренных к каторжной работе и по большей части сеченных кнутом и клейменых за смертоубийство, разбои и другие криминальные преступления; чего до него и после никто не осмеливался делать. Все сказанное теперь об нашем дяде, Егоре Егоровиче, я узнал гораздо позднее, еще до моего определения в Морской корпус