Записки городского хирурга - [20]

– Да и ладно! Валите все на меня! – спокойно произнес я, отдавая справку старшему наряда.

– Не пожалейте потом, – прошипел мне в спину Борис Аронович.

Вы знаете, я не пожалел. Когда приступил к осмотру несчастной старушки, сто раз похвалил себя, что вначале осмотрел таджика. Если бы я освидетельствовал его сейчас, то, вероятно, и не писал эти строки, а находился бы в местах не столь отдаленных за…

Бабушку пришлось в экстренном порядке оперировать совместно с гинекологами. Таких варварских повреждений половых путей и прямой кишки не встречал даже после самых жутких аварий. В прямом смысле слова эти органы оказались развороченными самым жестоким образом.

Операция шла больше трех часов и закончилась выведением толстой кишки на переднюю брюшную стенку. Теперь несколько месяцев бедная женщина будет опустошать кишечник через свищ в специальный мешочек-калоприемник.

Когда возвратился в приемный покой, почудилось, что и не покидал его вовсе. Тот же гул, те же толпы страждущих, тот же тошнотворный невыветриваемый запах, несмотря на открытые окна. Разве что в нашем кабинете убавилось лежачих больных. Особо не расслабляясь, с головой окунулся в работу.

Большинство пациентов попадали к нам не по своей вине. Близлежащие лечебные учреждения не работали в экстренном режиме. У них пятидневка. Все обратившиеся в пятницу автоматически перенаправлялись к нам. В субботу и воскресенье не принимались вовсе. Исключение делалось для блатных, знакомых и тех, кто лечился за деньги.

Самое отвратительное, что мы должны были принять всех больных, обратившихся к нам и доставленных по «Скорой» даже при отсутствии мест. Пациентов доставляли в больницу. Если не было мест в хирургии, больного госпитализировали на любое другое отделение. Другой вопрос, как он себя там чувствовал. Но это было уже делом последним. Главное – найти ему койку и назначить лечение. На 1100 коек порой умудрялись размещать до 1300–1350 больных. Где? Как? Непонятно.

К полуночи я начал заговариваться. По нескольку раз переспрашивал у пациентов одно и то же.

– Так, во сколько у вас живот заболел? – душевно интересовался у очередного поступающего пациента, глядя на того осоловелыми глазами.

– Доктор, с вами все в порядке? – многозначительно переглядывались между собой его родственники.

– Да, что-то не так?

– Да все хорошо! Только вы у нас об этом уже третий раз спрашиваете.

К часу ночи приемный покой напоминал цыганский табор. Многие посетители разложили нехитрую снедь, купленную здесь же в торговых автоматах. Кто-то спал в ожидании анализов, кто-то читал припасенную заранее книгу.

– Послушайте, – вылезла из-за шторы, прикрывавшей дальнюю кушетку, пожилая женщина. – Вы еще долго надо мной будете издеваться?

– Спокойно, мамаша, кто над вами издевается?

– Да вот вы, например! – ткнула в меня скрюченный, пораженный древним артритом палец бабушка. – Я тут с трех часов дня! Решите же, наконец, что со мной делать. Пахомова моя фамилия.

– Сейчас разберемся! Алло, Павел? – звоню на мобильник напарнику. – Ты такую Пахомову, бабушку, не помнишь? Живот у нее болел? Сейчас подойдешь? Хорошо.

– Дмитрий Андреевич, – шепчет подошедший Павел, – я эту Пахомову еще днем на отделение отправил. История на посту лежит. Чего она тут делает?

– Пахомова, вас же на отделение отправили, у вас панкреатит лечить надо! Капельницу ставить, уколы! Вы куда запропастились?

– Да никто меня никуда не водил. Я вон за шторой на кушетке как прилегла около шести вечера, так только сейчас и проснулась.

– Кто же тогда на отделении лечение получает? – недоумевая, переглядываемся между собой.

Идем выяснять. Разобрались. Оказалось, в этой дневной толчее медбрат перепутал и вместо Пахомовой отвел на хирургию похожую на нее Лебедеву. Пришлось извиняться. Выслушать кучу угроз, воплей и прочих нехороших слов. Пахомову уложили в кровать, Лебедеву отвели в терапию, куда ее и направили.

К трем часам ночи обозначилась патологическая эйфория. Сон отошел на задний план, стало легко на душе, захотелось спасти кому-нибудь жизнь. Больные в коридоре не уменьшались. Радовало то, что не везли новых. В шесть утра, отправив остатки на анализы и обследование, незаметно для себя уснул прямо за столом.

В семь растолкали вернувшиеся с обследования пациенты. Не найдя у них страшных хирургических заболеваний, отправил всех по домам. В восемь на негнущихся ватных ногах вышел в непривычно пустой приемник.

Повсюду виднелись следы бурлившей ночной жизни. Валялись фантики из-под конфет, пустые обертки из-под печенья, кексов и колбасы, несколько пустых пластиковых бутылок из-под минералки и соков. Под покосившимся стулом выделялась накрытая белым пластиковым стаканом опорожненная бутылка водки. Хрустящие под ногами хлебные крошки позволяли судить, что здесь же ее и распили, торопливо заев черным хлебом. Повсюду чернели разбросанные окровавленные бинты и засохшие растрескавшиеся капли крови. У входа в рентген-кабинет синели мокрые мужские трусы в веселый белый горошек. На полу у лаборатории свернулись пополам довольно чистые полупрозрачные стринги и один зеленый носок без пары. Да, похоже, оживленно протекала ночная пятница.