Записки гарибальдийца - [16]

В зале у генерала сидели праздно штабные офицеры. С аванпостов являлись с рапортами. Седой полковник играл в шахматы с каким-то смуглым господином в клеенчатом непомерно высоком кепи. Слабонервный поручик, сожалевший о том, что не мог достать револьвера, хлопотал и суетился. Не доставало офицера для ночного разъезда и, к величайшему моему неудовольствию, им вздумалось пополнить мной этот недостаток. Мне не хотелось прямо показать, что выбор этот вовсе не был мне по вкусу, и я вздумал как-нибудь отделаться от него под благовидным пред логом. Я было заговорил о том, что у меня нет лошади, но мне сейчас же предложили на выбор чуть ли не всю штабную конюшню. Что я ни выдумывал, всюду встречал отпор, так как каждый опасался, что если не сладится дело со мною, выбор падет на него. Делать было нечего; скрепя сердце я отправился. Мне попался какой-то непомерно высокий конь, которого рассмотреть хорошенько я не мог в темноте. Гусары по два в ряд стояли на дворе главной квартиры. Капитан Б. выехал на маленькой вертлявой лошаденке, и мы двинулись. Улицы были совершенно пусты. Удары копыт звонко отдавались в ушах. Я был в очень дурном расположении духа, а лошадь моя как назло никак не соглашалась идти спокойным шагом. Едва мы выехали из города, к нам присоединился пеший патруль, и мы благополучно отправились на дальнейшие подвиги. Мы шли по шоссе; по сторонам, темными пятнами, деревья застилали всю местность. Проехав минут около десяти, капитан разослал несколько человек по разным направлениям и, закинув саблю за заднюю луку, чтобы не бренчала, сам осторожно съехал с шоссе и скрылся за деревьями. Построив оставшихся со мною людей в боевой порядок в две линии, что нелегко было сделать с импровизированными кавалеристами, я примкнул к правому флангу первой шеренги и стал пристально всматриваться вдаль и внимательно прислушиваться.

Кругом всё было тихо, спокойно, лист не шелохнется. Месяц светил ясно и чисто. Изредка фырканье лошади или удар подковы о шоссе нарушали это полное молчание ночи. Мало-помалу я предался сладкой задумчивости, от которой недалеко было и до дремоты. Долго ли я находился в этом состоянии, не знаю. Вдруг выстрелы раздались невдалеке, – а мне так показалось, что над самым ухом, – и конский галоп послышался в стороне. Я вдруг проснулся и не зная, что предстояло мне делать, сказал по-итальянски какую-то пошлую ободрительную фразу, которой венгерцы, вероятно, и не поняли.

В это время несколько всадников показались перед нами на дороге. Я взял с собою унтер-офицера и поехал к ним навстречу. Оказался наш же капитан. «Куда забрались, проклятые! – ворчал он. – Ну, ребята, теперь домой. Направо кругом». Мы воротились около трех часов ночи. Я отправился по темным комнатам штаб-квартиры отыскивать уголок, где бы провести остаток ночи, но все, на чем только можно было улечься с каким-нибудь комфортом, было занято. Наконец, утомленный, я бросился на попавшееся кресло и заснул мертвецким сном.

V. Archi di Capua [80]

Город Санта-Мария расположен на том самом месте, где находилась Капуя, в которой зимовал Аннибал[81], но или сам город, или вкусы солдат с той поры изменились, только в настоящее время стоянкой там трудно изнежить какое бы то ни было войско. С тех времен уцелели еще некоторые постройки, как например, на дороге в теперешнюю Капую, шагах в полутораста от Санта-Марии, вы увидите огромную арку в виде триумфальных ворот. Правая часть одного из сводов сверху обвалилась, но вообще постройка эта сохранилась очень хорошо.

В одной из ниш поставлена, верно еще в средние века, каменная мадонна, а в другой едва можно разобрать окончание какой-то латинской надписи. Направо от этой арки, шагах в двухстах, на небольшом возвышении, находятся развалины амфитеатра, называемого Кампана. Линия между амфитеатром и аркой, и дальше до станции железной дороги, представляла наш фас к неприятелю. На этих трех главных пунктах были расположены аванпосты, а между ними расставлено несколько пикетов. Положение это было очень невыгодно, и при этих условиях местности, не имея чем укрыться, мы вряд ли могли бы устоять против неприятеля, если б он вздумал атаковать нас.

Мне поручено было укрепить эту позицию, и притом в самом скором времени. У нас и в помине не было никаких саперных или инженерных команд. Я обратился к синдику с требованием рабочих в таком числе, сколько можно достать с платою по 40 грано[82] (около 40 коп. сер.) в день. Часа через полтора посланный возвратился, торжественно ведя полдюжины ребятишек и нескольких чуть двигавших ноги стариков. Все они были перепуганы, словно их вели на казнь. Выбрав постарше из мальчишек, я послал их рубить колья, а остальных отправил по домам. К синдику я обратился со вторичным требованием, и он опять прислал партию вроде первой, и это повторялось несколько раз. Наконец колья нарублены, шнуры натянуты, но нет ни лопаты, ни землекопов. Пришлось самому отправиться в город и принять решительную меру.

Взвод национальной гвардии был послан на Piazza del Mercato[83] с поручением силой забирать всех годных на фортификационные работы, если сами не захотят идти за обещанную плату, которая вдвое превышала обыкновенную поденную цену. Эта мера, как вообще крутые и решительные меры в подобных случаях, имела большой успех. Я оставил синдику небольшую записку, в которой изложил свои требования, с приглашением исполнить их в течение шести часов, то есть до заката солнечного, так как время уже перешло за полдень.