Записки гарибальдийца - [15]
Квартира генерала состояла из длинной анфилады комнат, начинавшейся залой и тянувшейся до столовой. Зала, и за ней нечто вроде гостиной, были омеблированы с некоторым комфортом; было даже фортепиано. Но в других комнатах, кроме железных кроватей или просто тюфяков, не было решительно ничего. Возле столовой, в небольшой комнате, стояли два некрашеных стола; на них кипы бумаг и письменные принадлежности. Это была канцелярия генерала, куда он отправил меня после обеда для исполнения некоторых формальностей. За одним из столов сидел молодой человек очень красивой наружности, в красной рубахе, нараспашку и без пояса; он оказался чем-то вроде делопроизводителя. «А, вы только что из Неаполя, – сказал он очень любезно, – жаль, что я не знал прежде, а то бы я попросил вас купить мне револьвер. Представьте себе, здесь раздавали револьверы всем боевым офицерам, и для них не достало. Я было потребовал себе, так мне сказали, что мне его не нужно, так как я ufficiale di penna (то есть вроде канцелярского чиновника), и в дело не хожу. Оно, конечно, правда, но согласитесь, я сижу здесь часто совершенно один, а на аванпостах закатывают такую перестрелку, что невольно становится страшно. У меня же, кроме дрянной сабленки, которой я и владеть не умею, никакого оружия не имеется».
В это время вошел Мильбиц. «Вам здесь будет работа, – сказал он, увидев меня, – нам нужно укрепиться, а офицеров, знакомых с этим делом совершенно нет». – «К сожалению, и я вовсе не практик по части полевой фортификации». – «Вот и еще беда! А я на вас надеялся. Впрочем, – прибавил он, – тут нужен здравый смысл, да кое-какие познания; дело не Бог знает какое головоломное. Я еду на аванпосты, поезжайте со мной осмотреть позиции. Впрочем, теперь ночь, и вы не много увидите; лучше уж завтра на рассвете будьте готовы». Я заметил, что не худо бы посмотреть предварительно топографические карты и планы, а со случайностями можно будет ознакомиться посредством ночных разъездов, так как местность довольно открытая и неприятель слишком близок. «Карты вы найдете в моей комнате на столе, только общие, а специального плана швейцарец-инженер и до сих пор не сделал». В это время доложили, что коляска готова, и Мильбиц вышел, сказав, что через час он вернется, и чтобы к тому времени я был тут, а пока посоветовал мне идти позаботиться о квартире, «которой, впрочем, не часто придется вам пользоваться», заметил он мне, выходя.
Воспользовавшись свободною минутой, я с толпой офицеров отправился в кофейню del Molo, где солдаты и офицеры в живописных группах, каждый сообразно своим наклонностям, либо опорожняли бутылки марсалы и рому, либо прохлаждались мороженым. Здесь было собрание всевозможных национальностей, даже какой-то негр в красной рубахе с капральскою нашивкой на рукаве. Венгерцы в узких штанах и в чекменях с брандебурами[75] молча сидели вокруг стола, на котором красовалась целая батарея бутылок, красноречиво объяснявшая причину их молчания. Калабрийцы в своих высоких шляпах, увешанных шнурками и лентами, старались потопить в коньяке тоску по отечественному Centerbe[76]. Французы шумно разговаривали вокруг чаши с пылавшим пуншем. Общий говор сливался в какой-то одуряющий и непонятный шум.
От одной из групп отделился пожилой зуав в живописном костюме и феске и со стаканом пунша подошел ко мне. Я с ним встретился в Неаполе, он только что приехал определиться, и теперь уже левая рука его была подвязана черным платком. При нем, в качестве адъютанта что ли, состоял какой-то мальчик лет пятнадцати с прекрасивым лицом, еще не успевшим загореть, и с нежными почти женскими руками. Зуав непременно требовал, чтоб я выпил за его скорейшее выздоровление; от личностей этого рода отделаться, не исполнив их просьбы, невозможно, и я, несмотря на жар, должен был осушить стакан теплого пуншу. Он между тем рекомендовал меня своему спутнику в следующих выражениях: «Видишь вот поручик …ммм…» – он не мог вспомнить моего имени – «ну всё равно имя у него мудреное, а у меня память плохая, потому что я в молодости дурно учился. Ты с меня примера не бери, а когда война кончится, непременно научись какой-нибудь науке. Это хорошо. Вот поручик много разных наук знает, и это у него видно по лицу. Он иностранец, как и мы, и пришел драться за Италию, потому что всякому хорошему человеку приятно драться за доброе дело. А это вот», – прибавил он, обратясь ко мне: «c’est mon moutard[77]. Он добрый малый, и я взялся образовать его, le former[78], из него может прок быть, но хлопот мне с ним очень много», – добавил он тоном заботливой няньки.
В другом углу, голубоглазый и белокурый юноша, с сильным немецким выговором, объяснял кучке мало слушавших его итальянцев, что не все немцы австрийцы, и рассказывал им с большим одушевлением о Nationalverein’ах[79]. За одним из столиков сидел среди офицеров поп с черною бородой в расстегнутом подряснике, из-под которого виднелась красная рубаха, и что-то очень тихо им рассказывал. За тем же столом сидел маленький гарибальдиец в надвинутой на глаза круглой шляпе, в котором очень не трудно было узнать женщину… Когда я вышел на улицу, луна была в полном блеске; вокруг не видно было ни души. Издали слышались порою громкие песни, и от времени до времени раздавались глухие выстрелы, и огненная полоса мелькала по ясному небу.
Завершающий том «итальянской трилогии» Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, бунтаря, этнографа, лингвиста, включает в себя очерки по итальянской истории и культуре, привязанные к определенным городам и географическим регионам и предвосхищающие новое научное направление, геополитику. Очерки, вышедшие первоначально в российских журналах под разными псевдонимами, впервые сведены воедино.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
"Прошедший век прошел под знаком борьбы двух систем, двух мировоззрений. Борьба была жестокой, изнурительной, мир не раз был на грани катастрофы. В первой половине века в мире явно доминировало движение в сторону социализма. По этому пути двигались СССР, КНР, страны Восточной Европы и другие, причем число их постоянно росло. Закономерность казалась вполне определенной — человечество идет к социализму. Во второй половине века тенденция поменялась и движение пошло вспять. Страны социализма, проиграв экономическое соревнование, развернулись на 180 и стали на капиталистический путь развития.
Конфликт между объединением «МММ» и властными структурами начался ровно год назад. Итог: все изъятые налоговой инспекцией документы владельцу возвращены. Уголовное дело закрыто за отсутствием состава преступления. Казалось бы — следует объяснить публично, что все это значило, кто прав и кто виноват. Принести извинения фирме, имиджу и финансам которой нанесен огромный ущерб. Однако ни МВД, ни руководство налоговой инспекции не спешат объясниться. Как будто им невдомек, что оставлять открытыми такие вопросы в цивилизованном обществе не полагается.
Очерк истории советской фантастики, нарисованный свидетелем значительной части ее существования — преданным читателем и известным писателем.
Эти новеллы подобны ледяной, только что открытой газированной минералке: в них есть самое главное, что должно быть в хороших новеллах, – сюжет, лопающийся на языке, как шипучие пузырьки. В тексты вплетены малоизвестные и очень любопытные факты, связанные с деятельностью аэрокосмических Конструкторских бюро. Например, мало кому известно, что 10 октября 1984 года советский лазерный комплекс «Терра-3» обстрелял американский орбитальный корабль «Челленджер» типа «Шаттл». Тот самый, который спустя два года, 28 января 1986 года взорвался при старте.