Записки - [31]

Между тем весь корпус подошел и занял лагерь верстах в четырех от крепости.

Командующий генерал с прочими генералами взошли на случившийся перед лагерем курган; ветер был ужасно сильный со стороны лагеря; ни одного выстрела было не слышно, но мелькание огня наподобие фейерверка представляло вид удивительный. Генерал беспрестанно посылал к Самойлову узнать о причине виденного, но Самойлов, думая привести в порядок войска, посланных удерживал при себе. Наконец начало светать; полковник принц Филипштальский[125] прибыл от Самойлова с донесением о случившемся и [о том], что [Самойлов] не может привести в порядок расстроенные войска.

Иван Иванович Меллер отправился сам, приказав нарядить свежие войска. Прибыв в форштат, там встретили его солдаты в разброде: «Батюшка, вели поставить пушки, выломить ворота, мы тотчас крепостию овладеем». — «Хорошо, ребята, — говорил он, — подите назад в ретраншамент, а то вы мешаете стрелять из пушек». И так, мало-помалу, войска приходили в должное повиновение; но лишь только генерал показался на площади против крепости, как роковая пуля попала ему в звезду и прошла навылет наискось через весь его корпус; отнесли его в лагерь, где чрез несколько часов он и умер.

Новые войска заняли ретраншамент, а прежние выведены в лагерь. Много было убито и ранено офицеров; нижних чинов убито с лишком пятьсот человек, а ранено еще более; в числе раненых был бригадир Шереметев легко в ногу, однако ж во все время осады Килии не мог служить. Начальство над корпусом принял генерал-поручик И. В. Гудович.

На другой день занят был отчасти выжженный форштат, где во время канонады укрывались от ядер. Сделаны были батареи, одна для отдаления флотилии от крепости, а другая — против самой крепости, и кегель-батарея. Канонады были ужасно сильные из крепости и с обеих флотилий, так что, признаюсь, с первой мною вытерпленной я только и думал сказаться больным, а после выйти в отставку. Но, сменившись, стыдно было показать себя трусом; [я] решился продолжать ходить в форштат, но об отставке все еще не отлагал намерения; в третью канонаду уже и то отдумал и так привык к свисту ядер и бомб, как бы бывал на простом артиллерийском ученьи. Ко всему можно привыкнуть, и храбрость также опытом приобретается, как и все другие добродетели.

Через шесть дней сделана была бреш-батарея[126] в 60 саженях от крепости, на которой поставлено было десять 24-фунтовых пушек, два картаульных единорога[127], пять мортир разных калибров и 48 кугарновых[128]. Для открытия сей батареи ожидали прибытия светлейшего князя, но чрез пять дней спустя, как он отказался сам быть, произведена была из оной пальба залпами. Командовал оною батареею артиллерии капитан Секерин. В двое суток брешь была сделана; целая башня до фундамента была опровергнута; падением оной ров совершенно был засыпан; уже назначен был штурм, как в ту же ночь турки выслали парламентера, и крепость сдалась на капитуляцию. Гарнизону позволено на их флотилии отбыть к Измаилу, также и всем жителям туркам с их женами, семействами и имуществом, но всех невольников-христиан [должны были] оставить. Поутру четыре батальона вступили в крепость; комендантом сделан был генерал-майор Мекноб; итак, чрез две недели после несчастного занятия ретраншамента Килия взята 18 октября. По занятии которой наша Черноморская флотилия прибыла с запорожцами[129]; ею командовал походный войсковой кошевой Головатый, которого запорожцы не любили за то, что он знал грамоте, называя его «письменным».

По занятии Килии полкам: Екатеринославскому, коего светлейший князь был шеф, Конно-гренадерскому и Свято-Николаевскому с осадною артиллериею велено было идти к Бендерам, а прочим войскам к Измаилу, под начальство графа Суворова, идущего к оному с большим корпусом.[130]

Его светлость большие тогда делал угождения кн<ягине> Е. Ф. Долгорукой[131]. Между прочими увеселениями сделана была землянка противу Бендер, за Днестром. Внутренность сей землянки поддерживаема была несколькими колоннами и убрана была бархатными диванами и всем тем, что только роскошь может выдумать. Из великолепной сей подземельной залы особый был будуар, в который только входили [те], кого князь сам приглашал. Вокруг землянки кареем поставлены были полки Екатеринославский и Конно-гренадерский, имея ружья, заряженные холостыми патронами, и в сумах по 40 патронов на каждого человека; близ оного карея поставлена была батарея из ста пушек; обоих полков барабанщики собраны были к землянке. Для какого случая, неизвестно, князь вышел из землянки с кубком вина и приказал ударить тревогу, по знаку которой как полками, так и из батареи произведен был батальный огонь; тем и кончился праздник в землянке.

Однажды княгиня сказала, что любит цыганскую пляску. Князь Григорий Александрович узнал, что бывшие в конногвардии вахмистры, два брата Кузмины, выпушенные ротмистрами в Кавказский корпус, мастера плясать по-цыгански, приказал за ними послать, и, когда их привезли, одели одного из них цыганкою, а другого цыганом. На одном бале сделан был для княгини сюрприз цыганскою пляскою, и должно отдать справедливости мастерству гг. Кузминых: я лучшей пляски в жизни моей не видывал. Так поплясали они недели с две и отпущены были в свои полки на Кавказ, с тою только для них пользою, что проезд им ничего не стоил