Записки - [30]
В течение зимы Бендерская крепость взорвана.
[1790]. В 1790 году император Иосиф II умер; император Леопольд, вступая на престол, заключил мир, для Австрии вовсе невыгодный. Французская революция тогда была в самой ужасной анархии.
Шведский флот, на котором был сам король и который состоящий [был] в 26 кораблях и фрегатах, атаковал ревельский наш флот, в котором не более было десяти кораблей, при самом ревельском рейде, под командою адмирала Чичагова; он не только был отражен, но потерял один фрегат. Оставя оный, король пошел против Кронштадтского [флота], под командою адмирала Крузе, имел большую поверхность, но когда оба наши флота соединились, то шведский флот, и с его гребною флотилиею, загнан был между островов и был в таком положении, что ожидали, или флот должен был сдаться, или быть сожжен. В таком положении он был более двух недель; наконец ветер сильный ему поблагоприятствовал; пустив перед собою брандер, он открыл себе выход, но хотя он и вышел, но собственный его брандер сжег у него два корабля, и от нашего флота повреждено еще два; множество из гребного его флота потеряно судов и людей.
Затем принц Нассау с нашею флотилиею одержал большую победу над флотилиею шведскою. Сухопутная наша армия действовала неудачно, почему от командования армиею в Финляндии генерал Пушкин отозван, а вместо него поручено главное начальство генералу барону Игельстрому.
Когда шведский флот был заперт, генерал Кречетников, управлявший тогда малороссийскими губерниями, услышал от какого-то проезжего из Петербурга, что будто шведский флот сдался. С сим приятным известием к светлейшему князю прислал курьера. Не только во всей армии стреляли викторию, но светлейший князь о сей мнимой победе отправил курьера к австрийскому императору. Чрез несколько дней Кречетников прислал извинение, что по слухам донес о том ложно. Курьер с сим известием прибыл во время обеда; князю чрезвычайно было прискорбно, что должен был послать курьера к императору о таковой скоропоспешной неосмотрительности. Князь стал бранить Кречетникова; князь В. В. Долгоруков, сидев подле самого князя, стал его защищать. Светлейший князь до того рассердился, что вышел из себя, схватил Д<олгорукова> за георгиевский крест, стал его дергать и сказал: «Как ты смеешь защищать подлеца, ты, которому я из милости дал сей орден, когда ты во время штурма очаковского струсил?» Вставши из-за стола, подошел [князь] к австрийским генералам, на тот раз тут бывшим, и сказал: «Pardon, messieurs, je nie suis oublie; je connois ma nation et je l'ai traite comme il merite»[122]. Сие случилось в Яссах, при самом отбытии в Бендеры.
В половине июля светлейший князь перенес главную свою квартиру в Бендеры, где собрано было большое число войск[123]. Граф Суворов занимал Фокшаны; генерал-поручик Потемкин получил в командование корпус, состоявший при Фальче, который значительно был усилен.
Во время сих происшествий фаворит Мамонов, женился, а место его занял П. А. Зубов, который потом пожалован был светлейшим князем, а братья его графами. По кончине князя Г. А. Потемкина был (он) столько же, как он, силен, не имев его гения.
В исходе сентября послан был большой корпус под командою артиллерии генерал-аншефа И. И. Меллера-Закомельского к Килии. Как Днепровский полк получил в укомплектование рекрут, заразившихся кровавым поносом, а потому в поход идти был не в состоянии, то перешел я во вновь сформированный из Санкт-Петербургского полка Свято-Николаевский полк, поступивший в корпус генерала Меллера.
Корпус, не доходя упомянутой крепости верст за десять, имел роздых. В ночь командирован был генерал-поручик Самойлов для занятия ретраншамента, около сей крепости расположенного. Самойлов разделил свои войска на три колонны: правою командовал бригадир (конно-гренадерского полка, что был Малороссийский гренадерский, но еще не снабженный лошадьми) B. C. Шереметев. Среднюю колонну вел сам Самойлов. Левою командовал храбрый генерал-майор Мекноб. Перед выступлением Самойлов созвал колонных командиров и полковников и объявил им, что как по верным известиям весь гарнизон и с жителями в Килии не более был пяти тысяч турок, то ежели они выгнаны будут из ретраншамента, нужно стараться на плечах турок войдти в крепость; это легко могло бы быть, если бы турки занимали ретраншамент.
Все, будучи заняты таковою мыслию и таковым предприятием, шли с решительною бодростию. Ночь была самая темная; к несчастью, ретраншамент был очень обширен для малочисленного гарнизона, а потому как оный, так и форштат[124] турками был оставлен.
Средняя колонна прежде других дошла к ретраншаменту, и как Самойлов не нашел тут неприятеля, то и приказал войску, голову колонны составлявшему, закричать «ура!». Прочие, бывшие в хвосте, приняв сигнал «ура!», думали, что неприятель побежал, опрокинули голову колонны и бросились к крепости, не слушая ни генерала, ни прочих своих командиров. Правая колонна, услыша «ура!» средней, бросилась также к крепости. Левая колонна одна удержала порядок, заняла ретраншамент и расположилась в оном.
Килия построена на клине Дуная, и сия великая река как бы составляла ее фланги, которые прикрыты были по обеим сторонам флотилиею. Наше войско, бывшее в расстройстве, встречено из крепости было пушечными картечными выстрелами и ружейным огнем, а с флотилии ядрами. В таком несчастном отпоре, претерпевая сильные поражения, бросились наши войска к левой части ретраншамента, занятого колонною генерал-майора Мекноба, которая приняла своих за турок и открыла по ним ружейный огонь. Тогда беспорядок сделался общий; солдаты вышли из повиновения, разбрелись по форштату, расположенному между крепостью и ретраншаментом, предались всяким неистовствам, перекололи всех армян и греков и ворвались в армянский монастырь, истребляя и опустошая все, что ни попалось.
