Записки Джека-Потрошителя - [88]

— В вашем доме ведь есть еще подвал! — напоминает он.

— Да, конечно, но там лишь пыльные корзины, пустые бутылки и старая мебель. Ужасная свалка.

Томпсон желает обследовать и подвал. Дарлинг, впрочем, отказывается его сопровождать в этой экспедиции и просит кричать погромче, если журналист ненароком застрянет среди старого хлама.

Фрэнсис Томпсон упрямо сжимает губы. Он понимает, что выглядит глупо, но это уже неважно, он уверен в том, что Уолтер Сикерт — Джек-Потрошитель, и намерен доказать это во что бы то ни стало.

Гарольд Дарлинг пожимает плечами и устраивается в гостиной с книгой в руках. Томпсон появляется там снова спустя двадцать минут, его платье покрыто паутиной и пылью, на лице написано разочарование.

— Не переживайте, мой друг, — Дарлинг пытается его утешить. — Вы выдвинули интересную теорию, о которой я, конечно, не стану рассказывать Сикерту и остальным, — вы, как всегда, можете в этом на меня положиться. Но оказалось, что ваша теория не подкрепляется фактами. Что ж, не вы первый, не вы последний. Куда мы поедем ужинать?

— У вас есть план этого дома?

— Что? — Дарлинг непонимающе хмурится. — Да, у меня есть план, но я не понимаю…

— Я хотел бы взглянуть на него.

Спустя несколько минут оба — хозяин и его эксцентричный гость рассматривают план поместья — этот пожелтевший документ сохранился в бумагах Беккета.

— Что вы хотите выяснить? — интересуется Дарлинг.

— Посмотрите — вот эта комната, — палец Томпсона скользит по плану, — как и соседняя на плане, она шире, чем на самом деле! Это означает…

— Что в стене есть пустое пространство! Я вас правильно понял? — догадывается Дарлинг.

— Именно! Это обычная практика при строительстве — в стенах при избытке пространства устраивают чуланы или лестницы, которых не было в первоначальном плане. Но в вашем случае нет ни лестниц, ни чуланов.

Дарлинг все еще рассматривает план, а Томпсон уже идет к стене, за которой, по его мнению, находится потайная комната. Искать приходится не так уж и долго. Дверь в потайную комнату — в коридоре за панелями. Томпсон обнаруживает ее по сквозняку, который колеблет пламя свечи.

— Видите, — Томпсон простукивает костяшками пальцев дерево. — Там пустота, Дарлинг! Но если уж здесь есть дверь, то она должна как-то открываться.

Дарлинг с недовольным выражением следит за тем, как Томпсон внимательно изучает стену вокруг потайной двери — стучит, нажимает, пытается сдвинуть с места детали резного декора. Наконец ему удается найти потайную пружину, и раздается негромкий щелчок.

За дверью темно, как в старом склепе. Томпсон оглядывается на хозяина дома, в глазах его светится торжество. Сам Гарольд Дарлинг кажется поколебленным, однако потайная комната еще ни о чем не говорит. Томпсон жестом просит у него лампу и проходит внутрь.

— Здесь лестница! — сообщает он в ту же секунду.

Да, в темной комнатке, где с трудом могут поместиться двое, нет ничего, кроме лестницы, которая ведет вниз, в темноту. Томпсон замирает наверху, не решаясь сделать первый шаг.

— Вы чувствуете запах? — спрашивает он.

Снизу действительно поднимается еле уловимый аромат химикатов.

— Это здесь! — Томпсон поднимает лампу, освещая старые ступени, и начинает спускаться.

Спуск будет долгим, лестница ведет в помещение, расположенное, очевидно, ниже подвала. Оно напоминает тайную молельню вроде тех, что строили при короле Якове преследуемые государством католики. Впрочем, это убежище было устроено с целями далекими от религиозных.

Журналист, застыв на месте, оглядывается по сторонам, повторяя одно: «Боже, Боже мой». На грубо сколоченных полках и столе стоят сосуды с помутневшим спиртом, в котором находятся человеческие органы. Здесь есть также загустевшая кровь в прозрачных колбах и вещи, скорее всего, принадлежавшие жертвам кольца и серьги. И венчает эту ужасную коллекцию заспиртованный человеческий зародыш.

Нерожденный ребенок Мэри Джейн Келли.

На столе рядом с препаратами лежит раскрытая книга из коллекции Джона Беккета со свежими пометками на страницах. Фрэнсис Томпсон склоняется над ней и пытается разобрать записи.

— Это не почерк Сикерта, — бормочет он. — Но я его видел где-то… Это же ваш почерк, Дарлинг!!!

Он оборачивается к писателю. Оборачивается вовремя, чтобы заметить нож, который обрушивается на него. Томпсон отскакивает в сторону. Острое, как бритва, лезвие задевает его руку.

— Не может быть, — повторяет журналист, в то время как Дарлинг, надвигаясь, оттесняет его от лестницы в глубину комнаты.

— Боже мой, Дарлинг! Это были вы! Вы… Скольких вы убили? Вы ведь убивали еще, кроме тех пятерых. Сколько женщин понадобилось, чтобы создать этот жуткий паноптикум?

— Я не помню, вроде бы десять — двенадцать! Я не обращал внимания на такие мелочи. Вопрос не в количестве, мой дорогой друг… Но ваши выкладки с праздниками изрядно меня позабавили!

— Баллинг? Это вы перерезали ему горло?!

…Он старался говорить ровно, но я видел, как бледно его лицо. Он готов был вот-вот грохнуться в обморок. Старина Томпсон выбрал себе задачу не по плечу.

– Да, за самозванство и плагиат! Уолтер Сикерт рассказал мне, с ваших слое, о письмах и о почке — вы ведь знаете, Уолтер бывает весьма болтлив. Он же дал мне прочесть ваше стихотворение, оно мне понравилось, Томпсон. Жаль, что вы вознамерились сменить профессию и подались в детективы! Кое-что вам удалось угадать — например костюмы! Я позаимствовал их у Сикерта для своих вылазок. Уолтер вряд ли был на меня в обиде, учитывая, сколько я для него сделал!