Записки цирюльника - [43]

— Однако, — сказал секретарь, — разрешили же вы это политической партии «Пополари». Не правда ли?

— Это-то так. Но ведь «Пополари» — католическая партия. Вам я не могу дать ключи от церкви.

Мы пробовали убедить его. Напрасно. Пока мы спорили, крестьяне мало-помалу ушли. Мы остались втроем или вчетвером, продолжая бесполезный диспут. Наконец секретарь местной секции сказал:

— Идем, товарищи, ничего не поделаешь!

Несколько удивленный его уступчивостью, я вышел вместе с ним. На лестнице он шепнул мне:

— Поторопимся, церковь уже полна народу, и тебя ждут!

И он рассмеялся.

Пока мы спорили с синдиком, один из присутствующих прошел к сторожу и от имени синдика потребовал у того ключи. Сторож не усомнился в приказе и дал ключи. Церковь открыли, и в несколько минут она наполнилась до отказа.

Я начал говорить. Когда синдик узнал о случившемся, он пришел в ярость и затребовал из соседнего местечка карабинеров. Их явилось пятеро — все наличные силы местечка. Когда бригадир во главе своего отряда прибыл в церковь и увидел меня на месте попа, он с негодованием воздел руки к небу… и этим ограничился. Да и что мог он сделать в 1919 г. один с четырьмя карабинерами против нескольких сотен крестьян?

Это происшествие имело свои последствия. Церковные власти закрыли «оскверненную» церковь на полгода, и по истечении этого срока сам епископ освятил ее заново! Сторож получил нагоняй, а я должен был уплатить штраф за то, что произнес речь не в том месте, которое указал в предварительном уведомлении.

В другой раз я попал в деревню, расположенную в долине, прилегающей к Турину. Здесь было много сочувствующих партии, большинство — бывшие фронтовики. У первых домов деревни нас торжественно встретили оркестром, да еще каким! Тромбон, две мандолины и барабан! Эти славные ребята не знали, как получше принять нас, чем выразить свою радость. Я вспомнил об «игре» на керосиновых бидонах, которой когда-то сопровождали мои выступления в деревнях.

Было организовано торжественное шествие, митинг, открытие кооператива, первое заседание вновь образовавшейся социалистической секции, банкет… По окончании официальной части празднования нас пригласил к себе старик крестьянин, отец организатора празднества, свежеиспеченного секретаря только что открытой социалистической секции. Старик показал дом, сад, огород и повел меня в хлев. Этот хлев, вопреки обычаям наших крестьян, был образцово опрятен, что я ему и высказал. Старик засиял от похвалы.

— Вот это Рыжуха, — сказал он, кладя руку на круп коровы, — вот это Белячок, а это Мартино, — показал он на двух волов с блестящей шерстью. — Прекрасные работники! — Затем он представил мне теленка и, наконец, остановился перед великолепным быком.

— А это… — старик запнулся, — это бык…

— Как его зовут? — поинтересовался я.

Старик замялся.

— Скажи! — смеялся сын.

— Вы не обидитесь, не правда ли? — смущенно спросил старик.

— Почему я должен обидеться? — удивился я.

— Это лучшее, что у меня есть… И я дал ему имя «Меднобородый». — Старик был красен как рак.

Вечер мы провели среди крестьян, жадно расспрашивавших нас о России, о русской революции, о Ленине.

Мне выпала честь вести пропаганду в «вотчине» Джолитти, человека, прославленного скандалом в «Банко ди Рома» и Триполитанской войной, награждавшего орденами убийц-карабинеров, первого, кто снабдил оружием фашистов и в компании с реформистами подавлял движение рабочих, захвативших заводы.

Провинция Кунео действительно более тридцати лет была как бы собственностью Джолитти. Особенной преданностью ему отличался расположенный в горах городок Дронеро, его родина. И Джолитти называли «человеком из Дронеро».

Дронеро — город кавалеров и командоров, созданных всемогущим министром. Если вы, встретив на дороге пастуха или извозчика, обратитесь к нему со словами «кавалер», вы редко ошибетесь. Рассказывают, что однажды некий чиновник, обремененный многочисленным семейством, обратился к Джолитти с просьбой о вспомоществовании. Джолитти, приученный к иного рода просьбам, привычно написал на прошении: «Награждается орденом кавалера короны Италии…»

Пути сообщения в вотчине Джолитти прекрасно оборудованы: железные дороги, трамваи, автомобильные линии, мосты.

Вести здесь предвыборную работу было нелегко. Нам приходилось бороться не только с председателем совета министров, но еще с тремя министрами, из которых двое были джолиттианцами.

Первая же деревня, в которую я приехал вместе с одним из местных товарищей, встретила нас враждебно: во встрече участвовали обычные керосиновые бидоны, но в них колотили уже не ребята, а внушительные мужчины, вооруженные не менее внушительными дубинками. Говорить нам так и не удалось.

— Плохое начало… — заметил я товарищу.

В следующей деревне нам удалось организовать выступление, но аудитория нас удивила: ни свиста, ни замечаний, ни аплодисментов. Мертвая тишина. Во время речи, в которой я говорил о программе социалистической партии, никто ни разу не прервал меня.

По окончании не раздалось ни звука. Когда в полном недоумении я слез со стола, с которого говорил, ко мне подошел крепкий, энергичный старик и, пожимая мою руку, произнес: