Записки цирюльника - [13]

И били весьма старательно…

Муссолини, вероятно, опасался подобного же раздвоения личности. В рабочем Турине в те времена это было мало вероятно. Будущий кандидат в Наполеоны все же жестоко трусил перед выступлением. Но когда, поднявшись на трибуну, Муссолини услыхал плеск аплодисментов, он сразу превратился в льва.

С тех пор я его больше не видел, но зато во всех полицейских учреждениях мог любоваться его портретами…

Тогда же я познакомился и с Серрати. Какая разница между ним и Муссолини! В Серрати с первого же взгляда чувствовался друг, товарищ. Он внушал безграничное доверие. Интересовался каждым из нас, заботился, спрашивал мнение, советовал. На работе он был строг, тверд, непреклонен. По окончании занятий становился юным и веселым, играл, шутил… С ним я встречался постоянно. Мы бывали с ним на многих конференциях и съездах, жили потом вместе в России и работали рука об руку в Италии вплоть до его смерти. Был в этих отношениях перерыв, когда мы боролись против него, но он вернулся к нам, по-прежнему неутомимый работник и отважный борец.

Тяжелая, полная лишений жизнь, тюрьмы, ссылки, эмиграция не ожесточили его сердца. В тюрьме, в Швейцарии, в Америке, на дальних островах среди океана и на близлежащих островах, куда ссылают на каторгу, — всюду оставался он тем же веселым другом и заботливым товарищем, готовым отдать последнюю рубашку первому, кому она понадобилась бы…

Глава VII Стачки. В больнице

Экономические условия работы строительных рабочих были прескверные, не лучше обстояло дело и с кирпичниками. Это вместе с нашей усердной пропагандой и усиленной агитацией привело рабочих к объявлению забастовки. Вещь небывалая на родине Бава-Беккариса!

В парикмахерской диспуты приняли грандиозные размеры. Можно было подумать, что настал конец света. Вопрос обсуждался со всех сторон:

— Прекратить работу как раз теперь, в сезон, когда можно так хорошо заработать!..

— Позволить смутьянам вскружить себе голову!

— Они уже столько потеряли за эти дни, что не хватит целого года прибавки, если им удастся ее получить, чтобы вознаградить потерянное! — рассуждали «теоретики».

— Пора с этим покончить. Засадить куда следует с полдюжины вожаков, и все кончится! — советовали «практики».

И все они сходились на одном:

— Никогда ничего подобного не было видано в нашем городе!

На меня сыпались насмешки, вопросы, угрозы. Строители победили, кирпичники продолжали забастовку. Хозяева заявили, что «сломят шею профсоюзу», и искали штрейкбрехеров. Таковые нашлись. Мне удалось узнать адрес одного из них, жившего в деревне возле Новара. Я написал ему, объяснил суть события, описал героическую борьбу его товарищей, отцов семейств, зарабатывавших так мало, что их дети почти голодали, наши усилия помочь им. Я убеждал его и его товарищей не ехать на работу в Фоссано.

Через несколько дней после отправки письма за мной явились карабинеры. Комиссар, отпетый пьяница, допрашивавший меня, заявил с торжеством:

— На этот раз вы попались! В этом письме имеются данные, по которым вас можно закатать на каторгу: покушение на «свободу работы». Обыщите-ка его и отведите в камеру!

На следующий день меня выпустили. Очевидно, комиссар, когда в его голове рассеялись винные пары, сообразил, что «покушение на свободу» было совершено не мною, а по отношению ко мне…

Штрейкбрехеров приехало только двое, остальные либо испугались, либо устыдились. Победили кирпичники.

Из забастовок этого периода следует отметить еще преоригинальную забастовку арестантов. В Фоссано, как я уже говорил, — две тюрьмы: Санта-Катерина и Кастелло. Первая из них — тюрьма, специально выстроенная, вторая же — старый замок, сооруженный в конце XIV века, с четырьмя башнями по углам, похожий на каменный стол, перевернутый ножками вверх. Свыше тысячи арестантов и сотни тюремщиков составляли население этих мрачных зданий. В обеих тюрьмах были устроены разнообразные мастерские: сапожные, ткацкие, корзиночные, которые обычно отдавались на откуп частным предпринимателям. Заключенные с утра до ночи работали на них, получая сорок чентезимов в день. Эта плата делилась на три части: одна шла тюремной администрации, другая откладывалась на сберегательную книжку заключенного, которая вручалась ему при выходе из тюрьмы; третья часть выдавалась заключенному на руки. Я знавал арестантов, которые после пятнадцатилетнего тюремного заключения выходили на волю с сотней заработанных лир.

Предприниматель, эксплуатировавший этих несчастных, был клиентом нашей парикмахерской и конечно, одним из самых ярых противников социалистов. С того момента, как он взял на себя тюремный подряд, союз обувников переживал тяжелый кризис. Безработица тянулась уже свыше года — явление, общее для всех городов, в тюрьмах которых имелись сапожные мастерские, отданные на откуп.

Профсоюз созвал конференцию для изучения этого вопроса: местом конференции был избран Фоссано. На конференции было постановлено провести ряд агитационных выступлений с целью заставить правительство уравнять заработок вольных и тюремных рабочих. Агитация привела к совершенно неожиданным результатам, быстро решившим судьбу начатой борьбы. Мы знали от тюремных сторожей, которых мне случалось брить, что среди заключенных бродило глухое недовольство оплатой, которую они получали. Оказалось нетрудным переслать им несколько записок. Мы писали им: