Записки бродячего врача - [55]
И если бы я был девицей Мелани, осужденной за нарушение порядка к трем месяцам принудительных работ на благо общины, то, разгибая усталую поясницу после уборки очередных собачьих какашек, я бы решил, что ноги моей в этом храме…
Сиеста
Рабочая неделя закончилась, и я наслаждаюсь своим первым выходным днем.
Два часа дня. Уже упаковал, погрузил в «субару» и отправил в лес жену с дочерью петь песни и пить алкогольные напитки неумеренно. Уже съел ланч и запил его бутылочкой темного немецкого пива.
Настало время приступить к сиесте.
Где-то я читал, что дневной сон сладок, как простительный грех. Автор этого изречения, наверно, понимал толк и в том и в другом.
В сиесте нет мучительного ерзания по подушке, внезапных воспоминаний о том, что надо было кровь из носу сделать сегодня, нет страха перед переходом в состояние бессознательное… Всего этого нет, а есть только сладостное погружение в теплое… теплое… теплое…
Через десять минут меня разбудил звонок. Чутье моей мамы не изменило ей и сейчас. Уже многие десятилетия она безошибочно звонит мне в самые неподходящие моменты.
Поговорив с ней на некоторые ну совершенно неотложные темы (что написано в интернете про Обаму и Израиль), я тщательно выключил все возможные телефоны и приступил ко второму погружению. Ваши веки опускаются… опускаются… опускаются…
Без четверти три нашему коту срочно потребовалось отлучиться на улицу по необходимости. В детали Кузя не вдавался, но я не стал дожидаться, пока он перейдет от воздействия психологического (трагического мяуканья) к физическому (заточке когтей об не прикрытые одеялом части моего тела).
На самом деле во всем виновата моя жена. Ей обязательно надо полностью контролировать хоть одного из членов семьи, хотя бы кота. В результате у нас до сих пор нет котопроницаемой двери, но при этом обязанности круглосуточного котошвейцара возложены на меня.
Но день еще не был потерян. Я поднялся обратно в спальню и занял исходную позицию на левом боку…
В три двадцать раздался энергичный стук во входную дверь. Так стучит посыльный «ФедЭкса», если он принес что-то ценное, или наряд полиции, вызванный соседями по поводу затянувшихся за одиннадцать вечера песнопений с плясками.
Я поскакал вниз и обнаружил за дверью маленькую упертую женщину, как две капли воды похожую на председателя профкома из какого-нибудь старого советского фильма. При виде моей помятой рожи она принесла неискренние извинения, но от своей цели не отклонилась. От меня потребовалось прямо щас всё бросить и включиться в кампанию против дискриминации гомосексуалистов в Алабаме.
Как все-таки легко ощутить себя героем греческой трагедии…
Занимательная лингвистика
Чтобы объяснить хоть что-нибудь людям, надо говорить на понятном им языке.
Вот, например, вам хочется объяснить наиболее оголтелым исламистам, что вы не вполне одобряете то, что они сделали (убили людей за то, что они голландцы, или за то, что они велосипедисты), и вам хочется, чтобы исламисты этого больше не делали.
Тут спектр лингвистических возможностей достаточно велик, но крайних вариантов всего два.
Вариант 1
Поскольку исламисты живут по понятиям пятисотлетней и большей давности, то наиболее понятен им будет язык библейский. И на этом языке самих этих ваших собеседников следует четвертовать публично, их близких (не далее седьмого колена) родственников и ближних соседей – казнить каким-нибудь более гуманным образом, а их селение сровнять с землей, распахать и засыпать солью.
И тогда вы можете быть уверены, что ваш месседж будет понят правильно, не вызовет никаких разночтений, а педагогический эффект будет максимален и продержится лет двести.
Вариант 2
Язык либерально-профессорский. Вы можете сесть рядом с упомянутыми исламистами, взять их за руку нежно и, глядя в глаза, рассказать о ценности каждой отдельно взятой человеческой жизни, о правах человека, о толерантности к чужому мнению и к чужим культурным кодам, о свободе слова и о чувстве юмора. То есть очень правильный рассказ об очень правильных вещах.
И вы можете быть уверены, что исламисты просто не поймут ни одного слова из сказанного вами.
И что же делать? Мне эта лингвистическая проблема представляется неразрешимой, хотя, наверно, когда-нибудь удастся скомбинировать вариант 1 с вариантом 2 во что-то понятное и эффективное, но без излишних жертв и разрушений…
Природа и цивилизация
Что может быть ближе к природе, к золотому веку человечества, еще не испорченного яблоком цивилизации, чем первобытная стая предоставленных самим себе?
Что может быть чище и благотворнее первобытной стаи, где место в иерархии не зависит ни от богатства, ни от изощренности интеллекта, ни от изысканности нарядов, ни от успешной карьеры, ни от телесной красоты даже?
Что может быть идилличнее затерянного в дебрях Амазонии или в пустынях Австралии племени аборигенов, живущих по домоисеевым законам, в сладком единении с матерью-природой?
И где можно найти больше изощренной или примитивной бессмысленной или, может быть, эволюционно (в дарвиновских терминах) осмысленной жестокости, чем в стае, отпущенной на волю волн?
Где может быть больше повседневного насилия, чем в оторванном от всего остального человечества племени аборигенов, где правосудие, наследственное законодательство и межличностные конфликты измеряются, кодифицируются и функционируют в двоичной системе: каменным топором по голове или нет?
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Роуз, Азра, Саманта и Лорен были лучшими подругами на протяжении десяти лет. Вместе они пережили немало трудностей, но всегда оставались верной поддержкой друг для друга. Их будни проходят в работе, воспитании детей, сплетнях и совместных посиделках. Но однажды привычную идиллию нарушает новость об строительстве элитной школы, обучение в которой откроет двери в лучшие университеты страны. Ставки высоки, в спецшколу возьмут лишь одного из сотни. Дружба перерастает в соперничество, каждая готова пойти на все, лишь ее ребенок поступил.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.