Записки бродячего врача - [54]

там нет ни либералов, ни демократов (я имею в виду живых либералов и живых демократов);

там учителя носят автоматы Калашникова на уроки в школе для защиты своих учеников;

там доктора носят пулеметы на работу в госпиталь для защиты своих пациентов;

там все простые граждане не выходят из дома без базуки и эрликона – орудие громоздкое, конечно, в кошелку не положишь, но если приладить его на крыше семейного авто, то быстрое и качественное обслуживание вам будет обеспечено везде, даже если вы направляетесь в продуктовый магазин или парикмахерскую. Ну и просто чтоб форму не терять.

Правда, в этой стране нет второй поправки к конституции, но им просто нечего поправлять.

Эта страна называется Сомали.

И я лично не имею ровно ничего против страны Сомали и ее народа, я совершенно уверен: они все там очень милые люди. Но я совершенно не хочу там жить. И уверяю вас, вы тоже не хотите там жить. Более того, даже те люди, которые таки живут в Сомали, не хотят там жить.

Так давайте не будем превращать в Сомали страны, где мы живем. При всех недостатках, присущих нашим странам.

Альтернативная история в сослагательном наклонении

Посвящается Pussy Riot

Если бы дело происходило в маленьком городке, ну не в совсем маленьком, а в таком, ничего себе, с тремя «Макдоналдсами» и пятью церквями, синагогой и еще одним молельным домом мормонским, там, где медведи гризли за лосями по улицам гоняются только в темное время суток, а не днем…

Если бы в этом городе команда панков-рэперов решила спеть какую-нибудь песенку в соборе Святого Патрика. И чтобы в песенке упоминались Дева Мария и мистер Обама, а из всех остальных слов самым приличным было слово motherfucker. И музыка была бы такая, от которой молоко в сосцах сбивается в масло и немедленно горкнет. И рэперы молодые, мальчики и девочки, в кольцах по всему телу и татуировках, в черной клепаной коже или в холсте с цветами. И чтобы забрались они в алтарный отсек и минут пять пели это вот…

Если бы я был отцом Джоном O’Хара, кругленьким ирландцем лет пятидесяти, с остатками рыжей шевелюры вокруг блестящей лысины, только что закончившим подготовку к проповеди и обнаружившим, что его место за кафедрой занято…

…то я бы сразу подумал, что молодость таки прошла и не понять мне уже этой музыки, и только бы я собрался поблагодарить пришельцев за посещение моего храма и вознесение хвалы Господу, хоть и в неконвенциональной форме, как краем глаза увидел бы, что с боковой скамьи встают братья Мэрфи в состоянии своего обычного легкого похмелья и лица у них идут бурыми пятнами. И тут понял бы я, что без мирских властей уже не обойтись, и побежал бы к телефону…

Если бы я был Саймоном Мэрфи, нестарым еще лузером с бородой лопатой и пивным брюхом, ниспадающим на засаленные просторные джинсы, с трудом умеющим читать-писать и не знающим, что такое постоянная работа, но регулярно посещающим церковь, то этим черномазым, независимо от цвета кожи, богохульникам я бы вмазал как следует.

Мой брат Эндрю уже бы вцепился в главного певца и потащил его на улицу, а я побежал бы к своему красному пикапу, но несколько призадумался, что больше подойдет к ситуации – бейсбольная бита или дробовичок? Но тут из-за поворота, визжа сиреной, весь в мыле вырвался бы джип Длинного Тома и встал на все четыре лапы у входа в собор, и я рассудил бы, что дальше они разберутся без меня…

Если бы я был местным шерифом Длинным Томом, серьезным таким пятидесятилетним парнишей семи футов роста и девяносто килограмм мышц и сухожилий, с квадратной челюстью и смит-вессоном сорок пятого калибра у правого бедра, бывшим морпехом, ревностным католиком и образцовым семьянином…

…то этого безобразия я бы терпеть не стал бы ни секунды. Потому что это вам не Нью-Йорк какой или Сан-Франциско сраный с дикими либералами и атеистами, а здесь у меня будет закон и порядок.

И я бы примчался с включенными сиреной и красно-синей мигалкой на джипе, над ветровым стеклом которого прикреплен многозарядный дробовик, а в багажнике – на случай, если дела совсем плохи, – карабин М4 с оптическим прицелом, автоматический дефибриллятор и укладка для приема родов, и повязал бы голубчиков немилосердно. И если бы кто-нибудь из прихожан накостылял слегка этим певцам по шее, я бы просто не заметил.

И посидели бы они у меня целую ночь в кутузке как миленькие, а поутру я бы приволок их пред очи самой Страшилы Джейн, и тут им стало бы не до смеху.

Если бы я был городским судьей Страшилой Джейн, эдакой Маргарет Тэтчер без страха и упрека, подсушенной и накрахмаленной до хруста, которую от отправления правосудия не отвратят (уже пытались) ни ку-клукс-клан и ни преподобный Мартин Лютер Кинг, ни морская пехота с самим губернатором штата; которая на ланч ест адвокатов и федеральных прокуроров и косточек не выплевывает, – то я бы вдул этим панкам по полной программе.

Они бы у меня до сих пор выгуливали собак в городском приюте собачьем. Они бы у меня цельный месяц полы бы мыли в этом самом соборе.

И отцу О’Хара и пастору Шлимментоху, пришедшим просить за арестованных, я бы сказал, чтобы они занимались всепрощением у себя на работе, а со своими обязанностями я как-нибудь справлюсь сам.