Записки бизнесюка - [91]
За 25 лет рыночной экономики ситуация изменилась. В РФ система музыкальной подготовки, в целом, сохранилась, но детей мучают уже не поголовно. Зацикленность и гипертрофия ушли. Некоторые семьи выбросили инструменты или продали их за бесценок в «лихие 90-е». А новые покупаются редко: пианино занимает много места в квартире. Грузчики стали потихоньку забывать про кошмар. Бывшему партнёру по бизнесу пианино встретилось лишь однажды. Ох, и матерился же он! А вы как хотели: 14-й этаж, и всё ручками, ручками… Однажды пианино попалось мне. Доставками я не занимаюсь, но тут особый случай. Есть знакомые, которым отказать нельзя: не поймут. Разрыв связей обойдётся дороже. Имя заказчика не назову. Намекну на слово «Pianomania», афишами с которым была в 2011 году заклеена вся Москва. Так вышло, что я знаю, как оно родилось. Но кому «мания», а кому и грузить…
Инструмент уникальный: не кого-нибудь, а самого Бетховена. Композиторы, как и все творческие люди, бывают резкими в общении. Людвиг ван Бетховен (1770–1827) даже на этом фоне выделялся угрюмостью и тяжёлым характером. Что сочеталось с нежной любовью к родственникам и добротой к друзьям. После смерти отца в 1792-ом Бетховены переехали из Бонна в Вену. Людвигу исполнился 21 год, но славу пианиста и композитора он уже вкусил. Тогда же в Вену приехал и знаменитый композитор Франц Йозеф Гайдн (1732–1809). Бетховен пожелал у него учиться, и 60-летний Гайдн не отказал юному дарованию. Занятия шли год. Результат с точки зрения Бетховена: «Гайдн ничему меня не научил. Он недостаточно внимателен к стараниям учеников. Выброшенные деньги!» А вот оценка сдержанного и ехидного Гайдна. Он писал Бетховену: «Ваши вещи прекрасны, это даже чудесные вещи, но то тут, то там в них встречается нечто странное, мрачное, так как Вы сами немного угрюмы и странны; а стиль музыканта — это всегда он сам». В переводе на русский язык, Бетховен кричит: «Старпёр! Вымогатель!», а Гайдн отвечает: «Выскочка! Псих!». И оба гении, что характерно. О, нравы…
Впрочем, здесь виновно соперничество композиторских школ. Гайдн принадлежал к школе Баха. Иоганн Себастьян Бах (16851750) главным инструментом считал орган, а попытки усовершенствовать клавесин и создать инструмент для игры дома и на концертах (пианино и рояль) воспринимал скептически. Композиторов, писавших для фортепьяно, обзывал «клавесинистами», а их музыку почитал «женской». По мнению Баха, клавесин был инструментом несерьёзным, годным, разве что, для развлечения прекрасных дам. Но именно Бах в 1744 году (первая часть 1722-ой) оформил канон нарождающегося искусства игры на фортепьяно: знаменитый «Хорошо темперированный клавир» (ХТК). Доподлинно известно, что ХТК попал в руки Бетховена в 1780 году, когда ему было 10 лет. Как всякий неофит, Бетховен хотел быть «святее Папы Римского». Он называл ХТК «музыкальной Библией» и всячески превозносил. До тех пор, пока в 1787-ом впервые не попал в Вену и не услышал Моцарта. Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) шёл от клавесина. Искусство, полагал он, не должно замыкаться в церкви, где только и можно поставить огромный орган. Нужен рояль, позволяющий извлечь глубину и богатство звуков в светской обстановке: на камерном концерте, а то и дома. По мнению Моцарта, Бах в ХТК задал слишком жёсткий канон, обедняющий инструмент. Рояльная струна — не органная труба; математически строгая темперация ей только вредит.
Замечу, что для развития музыки точка зрения Моцарта правильна. Моцарт был за конкуренцию. Если есть только орган, а всё остальное несерьёзно, то достаточно одного Баха, ну, может быть, ещё Гайдна. А музыка навевает скуку смертную. Если же мы играем дома на пианино, нужно много композиторов. На концертах царит конкуренция не только среди исполнителей, но и между сочинителями. Музыка не застывает в развитии; она становится не только веселей, но и лучше. Впрочем, время нашло компромисс. Из-за традиции темперации Баха на клавиатуре пианино отсутствуют «ми диез» и «си диез» (на некоторых роялях они есть). Тем не менее, искусство стало светским, прямо по Моцарту. Возможно, даже излишне светским, если иметь в виду попсу. Но Бетховен в 1793-ем этого знать не мог. Он оказался в центре борьбы школ. Тяжеловесному и несколько занудному Гайдну (копия всегда хуже оригинала; а Гайдн не Бах) он предпочёл лёгкость Моцарта. Тем более что Моцарт ещё в 1787-ом сказал о 17-летнем Бетховене: «Он всех заставит говорить о себе!» От сухого и желчного Гайдна похвал было не дождаться. Но учиться у Моцарта Бетховену не довелось, хотя Моцарт и предлагал. В 1787-ом Бетховену пришлось покинуть Вену из-за болезни и смерти матери. А в 1792-ом Моцарта уже не было в живых. После неудачи с обучением у Гайдна, Бетховен стал учиться у Антонио Сальери (1750–1825). Того самого. Надо сказать, что А.С. Пушкин, утвердивший в русской литературе версию об убийстве Моцарта Сальери, либо клеветник, либо добросовестно заблуждался. Так решил суд. Слухи об отравлении Моцарта преследовали Сальери всю его жизнь. Он занимал высший музыкальный пост придворного капельмейстера в Вене; обладал властью и богатством. Завистников много. Сальери допекли, и в 1797-ом он инициировал судебный процесс. Приговор оправдательный. Спустя 200 лет, в 1997-ом состоялся повторный суд. Волосы и личные вещи Моцарта исследовались при помощи новейших достижений криминалистики. Вердикт: Моцарт умер от болезней; никто его не убивал.
