Записки беспогонника - [230]

Если когда-нибудь я буду писать эпопею о войне, то, наверное, закончу свою книгу этой страшной, символической картиной.

В следующую ночь в Бресте мы пересекли границу. Здравствуй, Россия моя родная!

Глава двадцать девятая Подводя итоги

О последних моих месяцах на военной службе постараюсь рассказать как можно короче: уж очень уныло и неинтересно они протекали.

После переезда границы Пылаев послал меня на пассажирском поезде сдвумя-тремя бойцами вперед в качестве квартирьера. Мы доехали до станции Василевичи, где располагался штаб УВПС-100. Капитан Финогенов позвал меня к себе. Проговорили с ним всю ночь.

Узнал, что нашей роте сперва собирались поручить строительство так называемых гофманских печей для обжига кирпича, с тем, что в дальнейшем мы их будем эксплуатировать. Но затем задание было изменено: нам поручается в том же Василевичском районе Мозырьской области возле деревень Макановичи и Защебье вести лесозаготовки — валить дубы для производства паркетных дощечек.

Тогда в окрестностях Москвы и других больших городов началось массовое строительство дач для всякого рода главнюков, военных и гражданских, а значит, паркетные дощечки были нужнее кирпича, предназначавшегося для восстановления разрушенных войной городов.

Меня поразила бедность обеих деревень, а ведь они не были сожжены немцами. В годы оккупации все жители от мала до велика пахали, сеяли и собирали в житницы за неимением лошадей просто на себе, мололи на ручных мельницах и накопили немалые запасы продовольствия. Потом явились наши власти. Были восстановлены колхозы и почти подчистую отобраны эти запасы, якобы незаконно приобретенные. А за последние два года все, что давала колхозная земля, тоже отбиралось, на трудодни колхозники не получали почти ничего, и у людей, трудившихся фактически бесплатно, опустились руки. Скотины и птицы в деревнях почти не было и не было хлеба. Да, да, питались колхозники одной картошкой, собранной с усадебных участков, а хлеб превратился в редкое лакомство.

Помнится, позднее, на Пасху, зазвал меня один белорус в гости и угостил белыми пышками, объясняя, что пшеничная мука у него случайно уцелела еще со времен немцев.

Колхозных коров и лошадей было немного, от бескормицы они еле ходили. Со всех сараев, хлевов, амбаров, сеней сгребали старую солому и только ею кормили скот.

Тогда по деревням арестовывали то одного, то другого за «связь с оккупантами», и люди, напуганные и подавленные, покорно смотрели, как разоряются их дворы.

И вот, в такие нищие деревни с тесными избами попали мы, посаженные на тыловой паек.

Переход от в общем-то сытой жизни за границей к строго нормированному питанию на Родине ощущался всеми нами достаточно остро. Даже Пылаев со своей женой и дочкой положили зубы на полку.

Эшелон прибыл через неделю после меня. Рота разместилась в большой деревне Макановичи, мой взвод отдельно за три километра в маленькой деревне Защебье.

Опять на меня навалились хозяйственные заботы. Я должен был тщательно наблюдать, чтобы ни один грамм продуктов не шел на сторону, и сам питался наравне с бойцами. Девчат осталось во взводе совсем мало, и все они успели выйти замуж за того или иного из ротного начальства; следовательно, за их нравственностью я мог не присматривать, носато я превратился в медсестру не только для взвода, но и для деревенских жителей, за что они меня угощали вареной картошкой.

Ах, какие мы тогда валили дубы! Отдельные могучие красавцы достигали двухметровой толщины. Они высились там и сям среди березняка и осинника. Наши пилы их не брали, мы поменялись с местными жителями на более длинные и крушили великанов безжалостно. А два или три так и не сумели взять. Они, наверное, и сейчас там красуются на удивление случайных прохожих.

Сваленный лес мы разделывали на кряжи и вывозили на железнодорожную станцию Макановичи. Первое время наши лошади работали усердно. Но их тоже посадили на тыловой паек. Овса не хватало, а сено кончилось. Лошади грызли осиновую кору.

Тогда завконпарком Чижов на нескольких санях отправился в соседний район. Где-то они усмотрели колхозные стога, погрузили на сани и поехали. Их поймали, лошадей отобрали, Чижова захватили, и он попал в мозырьскую тюрьму.

Скандал разразился на всю область. Через неделю лошадей вернули, вернулся и Чижов. Я его случайно встретил по дороге. Он шел, шатаясь, неузнаваемо исхудавший, заросший, с кровоподтеками на лице.

А лошади, с трудом выволакивая кряжи, тощали на глазах, некоторые пали.

На встречу Нового 1946 года Пылаев с женой и дочкой отправился на соседнюю станцию Бабичи, где размещался штаб ВСО. А я встретил Новый год вместе с Ледуховским, Пугачевым, Цуриным и Михальским очень скромно, лишь с полулитром спирта. Кажется, это был единственный случай, когда я в те месяцы выпил.

Председатель Защебского колхоза звал меня на каждое заседание правления, видимо надеясь получить от меня какую-либо выгоду. А я сидел, слушал и помалкивал, ужасаясь в душе — какое же безнадежное положение в колхозе: лошадей всего две, коров несколько, семян для сева нет, скотина голодная, люди голодные. Предстоит сеять, но райисполком отказался дать трактор. Школьники вместо учебы ходили с учителями по дворам, собирали золу на удобрение, а на замерзшем болоте они же косили сухую осоку и камыш на корм скоту…