Записки белого офицера - [4]
Поезд повез меня с имуществом в Тагонаш; простояв там два дня, переехали в Джанкой, где мест для склада не оказалось. Пришлось ехать обратно в Тагонаш, где, узнав, что батарея находится в Ново-Алексеевке, я отправился туда на паровозе, чтобы получить точные указания от командира. Батареей командовал Перфильев за отъездом Трепова. Мне приказано было ожидать батарею в Тагонаше. Имущество было выгружено в накгауз по приказу Боровского, запрещавшего занимать вагоны. Ждал я батарею 5 дней. За это время пришли еще два обоза, «сформировавшихся» за время отступления, с фуражом и провиантом. Один под командованием Дондива, другой – Лауница. Когда наши войска подошли к Салькову, батарея погрузилась в поезд уже под артиллерийским обстрелом большевиков и отправилась в Таганаш, а оттуда на хутора Мартынова и Балашева в 25 верстах к западу от Таганаша. Она должна была совместно с гвардейским тогда еще дивизионом охранять броды через Сиваш, хозяйственная же часть осталась в Таганаше. Я был командирован в Феодосию за жалованием и для приискания помещения под склад. Вернувшись в Тагонаш через неделю, я узнал, что назначен во второй взвод нашей батареи, которым командовал Кривошеин. Взвод состоял из двух пушек без запряжек и ожидал прибытия лошадей, которых нам обещали. Стоял он вместе с пулеметной командой в упомянутых хуторах, действующий же взвод ушел для защиты бродов на Чувашский полуостров.
Между тем большевики повели наступление на Перекоп. Там силы наши были весьма немногочисленны. Кроме наших частей были греки в числе от 300 до 400 человек – единственный раз, когда нам реально помогли иностранные державы; дрались они хорошо, но как только положение стало серьезным, их сразу же увели. Началось отступление на Керчь. Очевидно, наш взвод и пулеметная команда не могли оставаться на месте; пришло приказание пулеметной команде немедленно присоединиться к первому взводу, а второму взводу под командой полковника Котляревского идти в Керчь, стараясь не терять связь с обозом из Тагонаша, а мне присоединиться к действующей части. Ничего не оставалось, как привязать пушки к своим повозкам и так тащить их через весь Крым.
10 марта днем я выехал в степь искать свою батарею. Ехал в страхе, не знал – наши или большевики; было жутко. Наконец по разрывам определил наших и благополучно доехал днем часам к трем. Отряд наш, при котором действовала батарея, состоял из гвардейского дивизиона полковника Ковалинского, состоявшего из двух эскадронов: Конно-гренадерского и Уланского Его Величества в составе около 30 человек каждый, наших двух пушек, а впоследствии в Беганке к нам присоединился сводный полк Кирасирской дивизии в составе около 150 шашек, которым командовал полковник Данилов, принявший на себя командование всем отрядом.
Остальную часть дня простояли мы на позиции, а к вечеру отошли на ночевку в деревню Куртички. С рассветом следующего дня – вновь на позиции перед этой деревней. Большевики в этот день на нас не наступали; к вечеру приказано было отступить на чешскую колонию Беганку; там мы узнали, что Джанкой, находившийся в 25 верстах в нашем тылу, уже занят красными. Перед этим был послан в Джанкой на разведку улан Его Величества Ароновский, в самом Джанкое наткнувшийся в 20 шагах на пулемет, под ним убило лошадь, а он, соскочив, пешком бежал все 25 верст, но нас на старом месте уже не нашел, а, приказав запрячь тачанку, присоединился только в Неймане.
Вечером мы выступили, шли всю ночь в обход Джанкоя, сделав около 80 верст, утром пришли в немецкую колонию Нейман южнее Джанкоя в 28 верстах, простояли целый день спокойно, на следующее утро перешли в колонию Мессит в 5 верстах севернее Неймана. Через 1,5 суток большевики начали наступать. Небольшой бой был на железнодорожной станции Колай. Отошли по направлению колонии Мешен, ночевали в колонии Эйгенфельд (Татанай). Ночью нашел сильный туман и местные жители, боясь реквизиций лошадей, выгнали весь свой табун в поле. Вскоре большевики начали наступление и были замечены лишь при самом входе в деревню. Мы все в это время спали, и пришлось, наспех одевшись, вылетать из деревни под сильным обстрелом. Мне было непонятно, почему большевики ночью не окружили деревню. Потом же, когда мы вновь заняли Татанай, мне жители рассказывали, что обходная красная колонна красных наткнулась в тумане на табун, приняла его за нашу кавалерию и поспешно отступила, по сведениям тех же местных жителей, на нас в ту ночь наступало около 10 000 красных.
Из Татаная мы отошли в Татарскую деревню Киянлы. Небольшой бой. Поймали скрывающегося от мобилизации местного по фамилии Бедрицкий, думали повесить, но потом выпороли и приняли в батарею; впоследствии он стал взводным, одним из лучших солдат, воевавший у нас до последнего времени. К вечеру отошли в немецкую колонию Лилиенфельд – мобилизовали несколько местных немцев и заменили усталых лошадей, но ночевать в колонии не пришлось – многочисленные большевики были слишком близко. Отошли в немецкую колонию Темеш, простояли двое суток спокойно. Опять мобилизовали людей и лошадей (помню пару чудных вороных жеребцов, возивших пулемет в течение 1,5 лет вплоть до Новороссийска). Через два дня опять оказалось, что деревня Чита в 6 верстах в тылу занята красными. Пришлось сняться с места и обходить. Шли всю ночь, помню очень красивые места, переходили при лунном свете какую-то речку вброд; к утру пришли в русскую деревню Коронки, где наших квартирмейстеров местные жители встретили огнем (помню, убит был солдат, бывший парикмахером полковника Данилова). Переночевали в Коронках, повесили несколько человек.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Издается новый расширенный сборник итальянских эссе самого известного писателя «второй волны» эмиграции, прославленного книгой-свидетельством о Соловецком лагере «Неугасимая лампада», написанной им в Италии в лагерях для перемещенных лиц, «Ди-Пи». Италия не стала для Б. Н. Ширяева надежным убежищем, но не могла не вдохновить чуткого, просвещенного и ироничного литератора. Особый для него интерес представляло русское церковное зарубежье, в том числе уникальный очаг православия – храм-памятник в Бари.