Записки археографа - [57]
Те же примечания указывают, что еретики, по мнению писавшего, – люди, убеждённые в правильности выбранного ими пути.
Размышляя над притчами Соломона, он оставляет на листах замечание около слов «есть путь, иже мнится человекомъ нравъ быти, послѣднь яже его приiдут во дно аду»[448]: «ох горе». «О диво», удивляется он, прочитав, что «гнев губить и мудрыя»[449]. Киноварная приписка «еретиков вера» сделана у слов: «Суть путie мними прави суще мужу, последняя же его зрятъ во дно аду»
В чём суть заблуждений еретиков, по мнению их критика?
В арианстве.
«От сего Арiи прелстися, а сего не разуме», – отметил он на полях тех же притчей Соломона[450]. Есть основания видеть здесь указание на «новых ариан» – «Литовских братьев» и их русских сторонников. Антитринитарное учение Феодосия Косого и его последователей вызвало обвинение их князем А. Курбским в арианстве[451].
Здесь удивляет одно обстоятельство, как кажется, противоречащее авторскому же осуждению арианства (и антитринитаризма вообще). Среди нескольких сот примечаний, сделанных человеком, несомненно, раздумывающим о догматах христианства, испещрившим поля библейских книг символическими толкованиями ветхозаветных текстов с позиций христианства, нет ни одного упоминания о Троице. (Отметим, что нет их и в многочисленных комментариях, сделанных вторым почерком.)
Автора приписок, сделанных первым почерком, интересовала история складывания церковных обрядов. Он отмечал в комментарии к книге Судей израилевых, что «во дни Судей израшевых не бысть по закону ни един празник, и господь, давыи закон, о сем умолча, лет же боли 4-хъсотъ преиде в то время»[452]. Празднование Пасхи было установлено, по наблюдению автора, только в «18 лѣто царя Носiя». «От дни Исуса Наввина, – писал он, – доздѣ не бысть праздникъ Пасхи и опреснок по закону. Пророцы же и царие не брегоша о том, умолча же сам господь богъ о семъ»[453].
Автор киноварных приписок противопоставляет ветхозаветную Пасху новозаветной. Поясняя евангельский текст о тайной вечере, он пишет: «а не опрѣснокъ писа. Опрѣснокъ бо в 15 день марта. А от 10-го дне марта до 15 днiи пасха глаголются и опрѣснокъ. Дни же тѣ приуготовленiя и очищенiя бяху по закону. В празники закон не повелѣвает того творити. И здѣ преж празника вся быша»[454]. В другом случае, рядом со словами – «прiиде же день опрѣснокъ, в онъ же подобно бѣ время жрѣти пасху» – он замечает: «…еще не наста…»[455].
Комментировавший библейский текст человек был прекрасно осведомлён и о других его изданиях. Он был критически настроенным читателем, постоянно сравнивавшим острожское издание с другими. Не останавливаясь специально на выяснении изданий, бывших в его распоряжении, отметим киноварный комментарий к книге Эсфирь: «В халдейском языке яж и азсирийском в книги Есфире главъ 16, а не 9, також и в жидех и в латинех. Преведенныя же на греческш и руской язык чтохом и нам малопотребны суть. Токмо бо в нихъ подлинныа грамоты Артаксерксовы и како Аун хотѣ царство его превести к Македоняном»[456].
Не полон, по его мнению, текст книги Иова в Острожской Библии: «колико гноен и черви ядом не написано»[457]. Среди других источников автор первого почерка дважды ссылается на Дионисия Ареопагита[458].
Логическим следствием такого отношения к знанию, к книгам стали киноварные пометы, призывающие «цѣлое лѣто о чтении книгъ упражнятися»[459] и «о злом зле еже не прочитати книг и того ради вси во идолопоклонеше впадоша»[460].
О самом авторе этих приписок можно высказать осторожное предположение, что он священник. Основанием для догадки служит его замечание около текста второй книги Паралипоменон, рассказывающей о священнике: «…прогнева же ся Иозiя, и держащи в руку его кадило, да кадитъ в храмѣ, и вънегда разъярися онъ на жрьцы господня дому. И aбie взошла проказа на чело его». Автор истолковал текст, написав: «…та проказа ныне невидима в душах. Увы яко же аз».
Комментарии, сделанные вторым почерком, по своему содержанию несколько отличаются от отмеченных выше. Уже на первых листах Библии мы встречаем его рассуждения о «самовластии» человека: «Сотвори богъ человека и не нарекъ его быти добра и зла. Не яко прочш твари сут, его ради сотвореши. Нарече богъ вся быти добры, о человеце же не рече, почто дабы произволенiемъ своим аще возлюбит добро, а будет добръ, аще ли возлюбит злое – будет лукав. Ибо сам человек имат свободу…»[461]
Пределы «самовластия» человека стали темой острых споров во второй половине XV – XVI в. Ортодоксальное православие устами Иосифа Волоцкого утверждало, что самовластие есть благодать, даруемая богом, но оно не есть сила, принадлежащая человеку; оно не присуще природе человека как такового[462]. Грехопадение первого человека, Адама, предопределило судьбы его наследников до времени искупительной жертвы Христа – «вей в ад схожаху».
Ученик «презлых иосифлян», Иван Грозный, в ответном послании Сигизмунду II Августу писал, в частности: «…первого человека Адама бог сотворил самовластна и высока и заповедь положи, иже от единого древа не ясти, и егда заповедь преступи и каким осуждением осужден бысть! Се есть первая неволя и бесчестие!»
