Записки агента Разведупра - [22]

Факты были налицо — мой переводчик был шпион или же просто искал, что бы стащить.

Надо было разоблачить его и выяснить, кто скрывается под личиной безработного журналиста.

Если он был шпион, то опытный, хладнокровный и давно готовившийся к операции надо мной.

Чувство жалости и желание действительно помочь Геймансу сменились теперь открытой неприязнью. Я решился возможно скорей установить его профессию и под каким-либо удобным предлогом избавиться от него.

Ничто не выдавало его, когда я вернулся к нему.

— Можете идти обедать, а часов в пять придете продолжать работу, — сказал я, стараясь быть любезным.

Он передал мне исписанные листы бумаги.

— Я не знаю, как перевод вышел. Давно не работал, — произнес он, надевая пальто, — исправления необходимы.

— Отлично. Я просмотрю все. Если вас не затруднит, то купите мне у Даниеля бумаги для пишущей машины, — сказал я Геймансу и дал ему денег для покупки.

Как только он вышел, я переоделся и, заперев квартиру, поехал к «Спортсмену».

К пяти часам вечера на угол Генриховской и Антин улиц был поставлен агент для наблюдения за Геймансом… Газетчик.

Девять дней менялись агенты, дни и ночи велось наблюдение, и скромный переводчик приобрел подлинный лик.

Мне было все ясно — шпион. Один из его рапортов был выкраден из номера гостиницы и в заказном письме послан на имя Альбина Герна в Ригу, куда он поехал после депеши от начальника рижского отдела Разведупра.

Бобрищев потешался над влопавшимся «рижанином» и на моем рапорте, препровожденном в Ригу, поставил резолюцию:

«Герн отличный агент, но прошу в наш район не посылать. Сумму, выданную ему номер 5 рез., уплатить счет финотдела. Бобрищев».

— Откуда у этого парня финна документы? — спросил я у военного атташе после доклада по делу Гейманса.

— Гейманса «угробили» в Чека, а бумажки поступили в наш архив. Этот тип не дурак, но наша работа куда чище, — ответил Бобрищев, лукаво щуря глаза.

— Надо бы вас послать в Ригу и взять на «мушку» одного из рижан. Завербовать в какую-нибудь лигу «Белого коня» или «Возрождения дворянства», предложить свистнуть что-нибудь у резидента и потом «доказать», что и мы не лыком шиты, — продолжал Бобрищев, раскачиваясь в кресле.

— И влопаться самому в руки рижской… политполиции, благодарю вас, — добавил я.

— Я же шучу. Вас нельзя отсюда никуда посылать. Вы мне нужны. Итак, до свиданья. Я навещу вас, как только получу деньги. Нам надо поговорить об организации спортивного магазина, — сказал он, собираясь встать.

— Это что? — спросил я.

— Да, рабочая спортивная организация хочет учредить акционерное общество по продаже принадлежностей спорта. Некоторые товарищи просят финансировать это начинание. Я думаю бросить на это дело тысяч сто или полтораста. Буржуям все же назло, не так ли? — пояснил Бобрищев и, взглянув на часы, добавил: — Надо спешить.

Я проводил «щедрого» атташе до ворот.

«Новый пункт пропаганды и склад оружия», — подумал я о затее финских «рабочих»-спортсменов.

XI

Залькевич работала в «дамском комитете», писала сводки и «интересовалась» жизнью тех кругов, в которые понемногу стала проникать. Особой ценности ее сведения не представляли — они имели больше характер информационный о жизни и нуждах эмигрантских кругов.

Я тяготился этим «браком» и однажды сообщил Павлоновскому, что Залькевич необходимо откомандировать куда-нибудь.

Переговорил с ней, и она предложила послать ее в Данциг. Там оказались у нее родственники и знакомые.

И через две недели моя «жена» получила 1500 долларов путевых и командировочных денег для поездки в распоряжение Берлинского торгпредства.

Снабженная Фишманом фальшивым паспортом, она выехала в Торнео и оттуда в Стокгольм.

Через неделю в полпредстве была получена телеграмма о ее благополучном прибытии в Германию.

Она оставалась в Берлине до 1923 года и тогда вышла «замуж» за агента ГПУ — Левандовского и поехала с ним в Лондон, в пресловутый «Аркос». После разгрома этого шпионского гнезда Залькевич вернулась в СССР и работает во внешней разведке, ведет наблюдения за «знатными иностранцами».

Отзывы о ней были очень похвальны.

Исчезновение «жены» я объяснил, во-первых, Марухину, поездкой в Берлин по делам ликвидации кое-каких ценностей, а он уже оповестил всех, кто этим интересовался.

К концу апреля я был уже на хорошем счету и задания посыпались, как из рога изобилия. Одно другого рискованней и лучше оплачиваемые.

В первых числах мая месяца меня посетил особоуполномоченный Коминтерна, заведующий III группой Западной секции товарищ Глазман, он же Виноградов, Лопатин, Гейнце и Вейс. Снабженный мандатом Внешторга и прибывший для «закупки» газетной бумаги Глазман предложил мне организовать боевые дружины в Эстонии и для проведения в жизнь этого плана дал мне ряд указаний, сообщив, что с открытием навигации мне придется поехать в Ревель.

Для свидания с лидерами — Аневельдтом и Рястасом.

На организацию выступления Коминтерн отпустит 200 000 долларов и снабдит оружием.

Я указал ему на ряд затруднений в выполнении этой задачи, но он сослался на доклад подпольного комитета эст-секции и сказал, что устройство восстания в Эстонии не представляет ничего трудного.