Записки агента Разведупра - [21]

— Разве так трудно найти работу? — спросил я, заинтересованный ночлежником из бывших.

— Работы? Невозможно, абсолютно невозможно. Физической работы мне не дадут, а другой нет. Я владею семью языками, но применить их негде. Уехать отсюда и то невозможно. Визы и паспорт стоят немало. Удрать в Россию, что ли? — ответил сокрушенно он и повернул ко мне свое исхудалое лицо.

— А там что делать? — спросил я.

— Там, может быть, я пригожусь на что-нибудь, — ответил он улыбнувшись.

— Нет, вы не знаете, очевидно, жизни в России. Вы же не коммунист, а там лишь им открыт путь к человекоподобному существованию. Я был в России и заверяю вас: лучше тут быть пансионером Армии спасения, чем там искать счастья, — сказал я, подумав о возможности дать ему «работы».

— Может быть, но и тут мне делать нечего, — произнес он печально и опустил голову.

— Вы русским владеете хорошо? — спросил я.

— Отлично! Я же родился в Петербурге и жил до революции там, а что?! — воскликнул радостно незнакомец, и в его глубоко запавших глазах блеснул луч надежды.

— Переводить вы могли бы?

— Все, кроме строго научной литературы.

— Я имею отношение к американскому газетному тресту. Если вы пожелаете, я дам вам постоянную работу, — сказал я засиявшему от радости типу.

— То есть я буду работать? — спросил он робко.

— Да. Вы будете переводить мне все статьи о России с финского и шведского на русский язык и потом писать сжатые сводки. Об условиях мы поговорим детальней у меня, — ответил я.

Он, по-видимому, хотел протянуть мне руку, но не решился.

Взглянул на руку и спрятал в карман подведенные «трауром» ногтей пальцы.

— Вот спасибо, большое спасибо, — произнес он по-русски, и мне показалось, что с его лица сошел серый землистый налет горя и нужды. Он вытащил из кармана загрязненный матерчатый бумажник. Вынул пачку документов и дал мне со словами: — Вот все мое прошлое. Под судом и следствием не состоял и не состою… Но это было не за горами. Голод уже гнал на эту дорогу.

Истрепанная карточка журналиста, удостоверение личности, аттестат об окончании курса авиации, рекомендации нескольких торговых фирм Петербурга и Москвы и офицерский документ.

«Все в порядке. Вот был бы сотрудник Бобрищеву», — подумал я, рассматривая бумаги Гейманса.

— Отлично. Я дам аванс, на первое время несколько тысяч, а завтра жду вас у себя на работу, — сказал я, передавая ему документы.

Пальцы его задрожали от волнения. Шляпа упала на землю и, когда он наклонился за ней, я увидел, что у него не было нижнего белья.

Воротник был прикреплен к манишке.

— Сколько вам надо, чтобы купить платье и обувь? — спросил я, взглянув на стоптанный ботинок Гейманса.

— У меня есть чудный костюм, но он заложен у ростовщика Саарела. Триста марок должен ему. Ботинки — сто. Пальто, если разрешите, шестьсот марок. Пара белья. Шляпу. В общем надо бы тысячи две, — ответил он, пряча свой бумажник.

— Хорошо, получайте три тысячи и приходите завтра ко мне на Антинкату к десяти. Вот мой адрес и имя, — сказал я, передав Геймансу три тысячи марок и визитную карточку.

— Ей-богу я не пропью, — неожиданно произнес он и, взяв кредитки, встал.

Протянул мне руку и крепко пожал мою кисть.

— Благодарю вас, — произнес он глубоко взволнованным голосом, — вы спасли меня. Я пойду устраивать свои дела. Завтра явлюсь к вашим услугам. Смею заверить вас, что во мне вы найдете оправдание вашему благородному доверию.

Он пошел в сторону Брунстеатра энергичными шагами человека, почувствовавшего почву под ногами.

На другой день утром он явился. Теперь это был типичнейший финн-интеллигент, изящно одетый в синюю пару, выбритый и помолодевший.

— Я к вашим услугам. Вы, вероятно, подумали, что я пропью деньги и не явлюсь, не так ли? — сказал он, снимая серое пальто и шляпу.

— Нет, я был уверен, что вы придете, — произнес я, предлагая стул своему сотруднику.

— После пяти месяцев выспался на постели. Это такое было блаженство, — сказал он, усаживаясь к письменному столу, где была приготовлена бумага и пачка газет.

— Вы сняли комнату? — спросил я.

— Да, в отеле «Сайма». Если моя работа удовлетворит вас и вы меня не уволите, я подыщу комнату в частной квартире, — ответил он учтиво.

Я указал ему статьи экономического характера и предложил перевести их с финского и шведского языков на русский.

Он приступил к работе.

Переводил он прямо с листа, и первые страницы работы могли удовлетворить самого строгого шефа. Чисто и точно, отличным литературным языком.

Я оставил переводчика в своей квартире и, сославшись на дела, пошел в город.

Вернувшись через три часа, я застал его за работой, но во второй комнате, где было мое бюро, мне бросилось в глаза чье-то «любопытство».

Утром до прихода Гейманса я принял меры к выяснению заинтересованности нового сотрудника моей личной жизнью и деятельностью.

Не выдавая себя, я закрыл за собой дверь и принялся «ловить».

В письменном столе, на обсыпанных пудрой листах бумаги виднелись следы пальцев, кто-то развязывал перевязанные шелковой ниткой письма и забыл количество перевязей.

В шифоньерке — массивный блокнот сдвинул воткнутую в дно ящика булавку, сигарный ящик вышел из границ нарисованного мной прямоугольника и коллекция открытых писем Китая не была на отмеченном месте.