Запах солнца - [19]

-Вил, ну скорее!

-Чего тебе?

-Там... Полина...

-Где она?- Внутри вдруг стало холодно и липко. Вильмар схватил мальчишку и до хруста сжал плечи.- Отвечай!

...Полине было скучно. Она долго бесцельно бродила по комнатам, тихонько мурлыча под нос лёгкий, не раздражающий горло мотив. Осень обмела почти все деревья, едва ли оставив на ветках с десяток жухлых мёртвых листьев. Возможно, именно поэтому лес сегодня казался необычно светлым, хотя и не таким ярким. Полина любила лес, он подарил ей покой и Вильмара.

В деревне на неё всегда подозрительно косились, перешёптывались за спиной, называли блаженной, потому что только блаженную лес принимал в себя, не позволял обидеть ни зверю, ни притаившемуся в недрах древнего замка чудовищу. По слухам, чудовище вообще чуть ли не на поводке у сумасшедшей ходило; после того случая, когда обоих обидчиков Полины нашли с перерезанными глотками, её и саму стали бояться, обминать, плеваться вслед, даже шиши за спиной крутили, точно от ведьмы. Её не задевали изгвазданные дёгтем ворота, она не обращала внимания на колкие песенки-дразнилки соседской детворы и игнорирование церковника, чья паства перед самым её носом захлопнула ворота церкви в одно воскресное утро. Она всегда улыбалась, успокаивала Марка и тайком подсовывала ему расслабляющий отвар из мелиссы. Днём. А ночью тихонько скулила в подушку, не в силах выдержать общей травли.

Но в отличие от непослушных волос Полины, людская память податлива - травница больше не ходила в лес, не пела своих странных песен тамошним обитателям и вообще редко показывалась на людях, затих в глуши кровосос, деревенская жизнь стала приходить в норму. Наступила зима.

А потом этот проклятый упырь порвал преподобного, решившего однажды святостью своей вернуть богомерзкую тварь в лоно Создателя, и вокруг Полины зашумели, завертелись, забились людские ненависть и страх. Человек остерегается чуждого, боится неизведанного, ненавидит отличное от себя и всегда вымещает злобу на слабом. Они не могли дотянуться до упыря, но у них была его подруга.

Марк был на охоте, когда в дом к Полине ворвались, накинули на неё мешок и поволокли к озеру. Ведьму разоблачить легко - нужно всего лишь кинуть её в воду. Если утопнет - пускай Всевышний примет души рабы Своей, но ежели всплывёт, тварь нечистая...

Кто им виноват, что верёвка на мешке развязалась ещё до того, как её донесли до мостков? Кто ей виноват, что отец научил её плавать ещё до того, как она смогла ходить? Кто виноват, что ледяная вода въелась в тело, ядом сковала изнутри, а потом выпустила шипы жуткой, поедающей изнутри болезнью? Но глядя на кровь, однажды выплюнутую вместе с кашлем, Полина вдруг почувствовала невероятное облегчение, какого не испытала даже когда деревня, перепуганная выходкой на озере, перестала её травить. Теперь она была по-настоящему свободна от скучных человеческих обязательств и чужого мнения.

...Теперь она была с Вильмаром. С Вильмаром, который никак не желал понять, как сильно она устала от жизни и что даже самое короткое мгновение, проведённое с ним в дремучей чаще, значит для неё куда больше, чем длинная скучная жизнь среди людей, потому что, здоровой, он никогда не позволит ей остаться рядом с собой, не отнимет её у жизни и солнца - это она поняла ещё тогда, на камне, когда он, презрев свои привычки, спустя столько лет вышел к ней, чтобы утешить и заставить жить.

У неё опять появилось желание петь, и вокруг опять собирались лесные твари, шипели друг на друга, хлопали крыльями, перебирали копытами. Сегодня тихонько клекотала сойка, вышла из-за ракитника и неуверенно замерла чёрно-бурая лиса. Видимо, слишком давно она не пела, если даже волк стоял рядом с оленем, завороженный давно не слышанными звуками. Полина наклонилась, протянула руку и провела по острой серой морде ладонью.

И в тот же миг хрупкая сказка разлетелась брызгами: за спиной кто-то пронзительно завизжал. Пришедшие в себя животные бросились прочь, обминая заходящихся в вопле женщин с корзинами и вязанками хвороста.

-А-аа, ведьма!

-Упырица!

Напрасно она пыталась что-то объяснить, оправдаться или убежать - женщины ничем не отличаются от мужчин и точно так же ненавидят всякую мерзость, оскверняющую большинство своей непохожестью на других. Правда, в первых сидит отвращение, во вторых зависть, но злости и сил от этого прикладывается не меньше...

* * *

Не надо было вкладывать все свои силы в один-единственный крик, только охрипла зря. А охамевшие твари лишь нагло зевнули в лицо и подступили ещё ближе. Прав, ох как прав был Вил, когда говорил, что найдутся в этом мире хищники, способные растерзать её наглую тушку и отомстить за прочих, более слабых, собратьев. Прав, как же прав был Дик, требовавший, чтобы она не отходила от него, потому что всякой гадости в этом лесу действительно водилось в избытке. Правда, она считала, что под гадостью он имел в виду, кого-то более реального, эти же монстры, кажется, сбежали из какого-то ужастика: огромные, смазанные ночью силуэты, только глаза огнём горят.

Возможно, от страха она стала туго соображать, но в тот момент она вообще не задумывалась о том, что подставляет спину - Полина просто развернулась и ломанулась прочь, сквозь кусты и поваленные ещё весенним ураганом деревья, поросшие тонкими ростками-отвилками. Сзади досадливо рявкнули и понеслись следом с куда большей грацией преодолевая препятствия. Только лёгкий шорох там, где гибкие вёрткие тела ныряют в заросли. Хотя его она себе скорее придумала, потому что от страха собственный пульс вдавился в уши, барабанным боем отмеряя каждое движение.