Я, попросту говоря, увлёкся. И вдруг автобус затормозил.
Около шлагбаума. За шлагбаумом был КПП, сержант спрашивал какие-то особые документы у нашего водителя, за его спиной маячили двое с автоматами, а на шлагбауме висел «кирпич» с табличкой под ним «Проезд только для спецтранспорта».
Артик перегнулся через проход и тряхнул Серёгу за плечо. Серёга секундочку смотрел ошалело — и вздёрнулся к окну. Отследил взглядом, как шлагбаум поднимается и автобус отчаливает от поста.
Мимо знака «Стой! Опасная зона!»
Серёга пробормотал:
— Радиация, что ли?
Артик отрицательно мотнул головой.
— Не думаю. Радиацию обычно обозначают специальным значком.
А мне вдруг стало очень холодно. Картины у меня в голове понеслись смазанные и мутные, но ужасные. Артик смотрел на дорогу. Серёга встал.
— Ты куда? — спросил я.
— У лейтенанта спросить, — сказал Серёга. — Выяснить, куда нас волокут, ёлки.
— Молодец! — сказал Артик. — Возможно, тебе он что-то объяснит.
Серёга ушёл вперёд, придерживаясь за спинки кресел. Мы с Артиком видели, как он заглядывает за стеклянную перегородку, как лейтенант говорит что-то — но, как мы ни прислушивались, из-за ровного гула мотора было ничего не разобрать.
Но говорили они недолго. Совсем.
— Он сказал: «Нуль Тэ-Пэ», — сообщил Серёга, когда вернулся. — Сказал: «Испытания Нуль Тэ-Пэ, вам всё объяснят подробно, когда прибудете на место».
Артик присвистнул.
— А чё это за хрень-то? — спросил Серёга, и в его голосе появилась какая-то детская нотка. Удивлённая и испуганная.
— Или я вообще не понимаю, о чём речь, — сказал Артик медленно, — или речь идёт о нуль-транспортировке. О телепортах, другими словами. На нас, ребята, будут испытывать сверхсекретное оружие. До такой степени сверхсекретное… я даже объяснить не могу, до какой.
Он больше не выпендривался и никакого питерца-пижона-танцора из себя не строил. А Серёга вдруг совсем расслабился и улыбнулся, показав крупные передние зубы:
— Слушай, круто! Это как червяки в игрушке, да? Вормс? «Смотри сю-да!» — и бррыть!
— Хороший ты парень, Сергей, — сказал Артик и вздохнул. — Ты всё правильно понял. Сядь, мы, наверное, скоро приедем на место.
Но оказалось, что не скоро.
Мы ехали, и вокруг был лес, лес, лес.
Пару раз мне показалось, что я вижу над деревьями острые металлические штыри, типа трансляционных башен для мобильной связи. Потом мы проехали мимо вырубки, по которой проходила линия электропередач. И мне всё это время было так нервно, что разболелся живот.
Мы больше не разговаривали. Сидели, молчали и пырились в окна. Потом Серёга вспомнил про сухой паёк, о котором больше никто не думал, и некоторое время жевал. Я раньше был всё время голодный, но сейчас кусок не шёл мне в горло; кажется, Артику тоже. Мы только выпили воду из бутылок.
Уже начинало темнеть, когда лес вдруг сменился забором. Это был всем заборам забор: из каких-то больших белых блоков, высоченный и с колючей проволокой сверху. Через равные промежутки на заборе торчали какие-то штуки, про которые я подумал, что это видеокамеры, Артик сказал, что прожектора, а Серёга — что пулемёты с детекторами движения, но, по-моему, перегнул палку.
Забор тянулся, наверное, километр. И когда мы увидели ворота, это было даже как-то удивительно, будто уже и не ожидалось, что приедем когда-нибудь.
С двух сторон от ворот возвышались две башенки, явно с прожекторами, камерами, а может, даже и с пулемётами. А сами ворота оказались автоматическими. Сперва открылись одни, автобус въехал внутрь, где был какой-то предбанник, — прямоугольное пространство и стеклянные зеркальные стены с двух сторон, — а потом открылись вторые. И мы попали на территорию части.
Про которую сразу было понятно, что это — совсем не часть. Здания из тех самых больших белых блоков и зеркального стекла выглядели модерново, как в фантастическом кино. Они стояли широким полукругом, между ними на полукруглой клумбе цвели пёстрые осенние цветочки с зеленью, как на укропе, а посреди клумбы штырём торчала высоченная тонкая мачта. На самом верху её, метрах в восьми — десяти от земли, каждую пару секунд вспыхивала очень яркая бледно-сиреневая искра.
А всего похожего на воинскую часть тут был пост с автоматчиком около ворот. И я вдруг сообразил, что нам на этом посту никогда не стоять.
После автобуса воздух показался свежим-свежим, какой бывает только в лесу, но, вроде бы, чем-то пахло… даже не скажешь, чем. Как синтетической дыней от жевательной резинки, но этот запах был похож на дынный не больше, чем слабый запах ацетона похож на леденцовый.
А ждал нас немолодой мужик в очевидной униформе, но не военной. На нём был белый комбинезон и белая обувь, вроде кроссовок, с липучками вместо шнурков. На нагрудном кармашке его комбинезона, на бейджике, я прочёл, что мужика звать П. Н. Ростовцев, а на рукаве у него красовалась эмблема, которая мне не понравилась.
Красная то ли стрела, то ли молния, как в фильме «Мгла». И больше никаких знаков отличия.
Лейтенант, который нас сопровождал, козырнул Ростовцеву и сказал:
— Пётр Николаевич, новенькие из №-ской учебки. Их выбрал Кнуров, — и отдал наши личные дела в папке.
