Запах пороха - [12]

— Мины в саду… — сказал кто-то из моих.

— Яблочки Гитлеру! — донеслось в ответ из сада.

И опять все замолкают. Холод не располагает к разговорам.

Низкорослые деревья жмутся распущенными, заиндевелыми ветвями к сугробам. Возле снежной лунки стоит молоденький высокий лейтенант и держит в руках противотанковую мину. Изо рта у него пыхает белый пар. Он с жаром вразумляет своих саперов. Ба-а, да это же наш Федоров, вот где он нашелся! Я подлетаю к нему, за мной Оноприенко.

— Ты почему? — грозно начал я с ходу. — Ты где?

— Болел… В лазарете… Перевели меня… Приказ… — В нем видна боязнь, как бы я не сказанул о нем чего-нибудь лишнего и нелестного при новых подчиненных, и он заверяет скороговоркой: — Сейчас подойду. Подойду… сейчас…

Опять болел… Мы с Оноприенко отворачиваемся, невольно ускоряем шаг и выходим в заданное место: у нас тоже дела.

Первая установка боевых мин, первое настоящее задание. Саперы действуют медленно, с опаской, и это понятно: даже мы с Оноприенко до сегодняшнего дня не ставили боевых мин. От сознания значительности и серьезности нашей работы у меня к горлу подступает ком и тревожно сжимается сердце. Я перестаю ощущать холод. Осматриваюсь по сторонам. Вон следы Гуртового, а вот и мой след, мы уже были здесь на рекогносцировке. Огород начинается слева от сада и сбегает вправо к неширокому замерзшему ручью, обозначенному извилистой полосой ивняка. Среди запорошенного кустарника краснеет, как флаг, рябина. Она служит мне ориентиром.

На правом фланге работает с минами первый взвод.

— Такая рванет, — заверяет Носов, — взвод танков раскидает!..

— Ну уж и взвод! — сомневается его отделенный Ступин.

— Ей-богу!

У Носова посинели губы. Он держит возле лунки мину на вытянутых руках, словно каравай на рушнике. Ступин смотрит на бойца серьезно, без смешинки и говорит:

— Не снаряжена еще…

— Понятное дело.

— Не чуди!

— На мне от всех осколков броня — ватник…

Носов скосил глаза на отделенного, но продолжал стоять все так же вытянувшись. Ступин шагнул к нему, забрал мину. Вместе они опустились на колени и колдуют в снегу.

— На ровное сдвинь, на ровное!

— Грудка тут, мерзлое…

— Лопатой сбей!

Ветер рвет из-под лопаты снег. Ступин сбросил варежки, достал из сумки взрыватель, потянул ударник. Не тут-то было!

— Вставляй, — нетерпеливо потребовал замерзший Носов.

Ступин отвернулся от ветра, подул на пальцы, разобрал взрыватель и полой ватника начал протирать детали. «Двужильный…» — вспомнил я о нем.

— Пружина… сгусла смазка… — определил Ступин.

На таком морозе железо жжет как огонь. А Носов надоедливо советует:

— В середке протри.

— Отойди! Ну? Тебе ж говорилось, милок: взрыватель ставит один человек! Один на один…

Опыт потом-таки научил: складскую смазку следует снимать загодя. Да, наука далась дорого, на этом первом минировании несколько человек отморозило пальцы.

Тем временем Носов отошел на указанное место и стал разгребать снег под следующую мину. «И отойду, и что ж…» — слышалось его беззлобное ворчание.

Минуты через две отделенный вновь оказался возле Носова.

— В такой банке — такая сила! — сказал Носов. Даже работая на морозе и на ветру, он не мог долго молчать.

— Угу, сила… — согласился Ступин, — а только не дойдет сюда фриц!

— Понятное дело… А ежели дойдет?

— На всякий случай, конечно…

Ко мне подходит Оноприенко. Он нахохленный и необычно вялый. Какое-то время мы тоже говорим о войне, о прикрытии минных полей фланкирующим и кинжальным огнем, подсчитываем на всякий случай, сколько в роте гранат и бутылок с зажигательной смесью.

Потом Оноприенко отправляется на левый фланг. Мне опять слышен разговор Ступина со своим подчиненным.

— Подвезли бы мины сюда… Мы не ишаки, — возмущается Носов.

— Не положено на передок ездить, — поясняет Ступин.

— Передок — когда стрелять зачнут.

— Все одно, маскировка… — неуверенно отговаривается Ступин.

— Небось Буянов замерз там со своим мерином! Промялся бы…

После паузы Ступин говорит:

— Евонной жене похоронку прислали… сын в танкистах был.

— Э-хе-хе… Крошево!

Я поворачиваюсь и ухожу в «тыл» — это в двухстах метрах позади левофлангового второго взвода, недалеко от яблоневого сада. Там стоят ротные сани с минами, нужно и впрямь подъехать поближе. Как же я не сообразил?

На полдороге меня колыхнул взрыв. «Снаряд!» — была первая мысль. Но лохматый султан в саду сразу же надоумил: несчастье у соседей-саперов. Я прибавил шагу.

— Ле-лейтенант… — дрожащими губами произнес незнакомый сержант, глядя поверх моей головы.

Я тоже поднял голову и обвел глазами яблоньки. На оголенных взрывом бурых ветвях повисли розовые клочки. Это все, что осталось от Федорова. Меня стошнило. Война открылась еще одной стороной, и, может быть, в этот миг я окончательно попрощался с юностью.

9

Шустрая штабная полуторка бойко пробежала по укатанному снегу и выскочила за околицу. Тут мы покатили тише. Мы — это капитан Зырянов в кабине и двое его разведчиков да я в кузове. Не избалованные автотранспортом, мы лежим втроем на покрытом брезентом сене и блаженствуем. Трое незнакомых людей.

— Ложись в середку, товарищ командир, — приглашает старший из разведчиков. Ему лет тридцать, он беззаботно сунул автомат под голову и по-мирному греет руки — рукав к рукаву, дремлет.