Запах грибов - [2]

— Зачем она так сказала, а? Зачем? И почему мама такая злая? — скулила девочка.

— Ну, не надо, пожалуйста. Ты разве не видела: она пошутила, — сказал он и, помолчав немного, добавил — Мама не злая… У нее… она расстроена… она немножко больна.

— Больна? А что у нее болит?

— Она расстроена… у нее голова болит.

— Тогда почему она не пойдет к доктору?

— Пойдет. Но только дома. Где ты здесь найдешь хорошего доктора?

— Неправда. Она уже дома была больная и не ходила к доктору.

— А теперь пойдет. Вот увидишь. Дома все будет в порядке. Как прежде.

— И вы опять будете разговаривать?

— Конечно. Ведь мы и теперь разговариваем, — он засмеялся и дунул ей в ухо.

— Ой, щекотно. — Она перестала плакать.

— А теперь спать, — сказал он.

— Ну-у, папа.

— Без разговоров. Все дети спят после обеда.

— Я хочу пúсать.

— Опять начинаешь?

— Нет, я правда хочу.

— Ну давай, только поживее.

Девочка забежала за кусты неподалеку и вскоре вернулась, неся какую-то газету.

— Папа, пойдем пускать кораблики? Я бумагу нашла, вот!

Он пообещал ей, что после сна они пойдут пускать кораблики, как вчера, но не в ручей, который все время убегает, а на озеро, которое весь день стоит. Он перенес одеяло в холодок под молодые дубки и там уложил дочку. Она заснула почти мгновенно.

Неподалеку от своего одеяла он заметил коляску с младенцем, который неподвижно, беспомощно лежал на спине и глядел вверх широко распахнутыми глазами. Он улыбнулся: ну, конечно же. Вот откуда у него воспоминание о море. Этот младенец тоже глядит на море — чистое, голубое море над своей головой. Все мы сызмала глядим в его простор.

Он засмотрелся на спящую дочку. Она лежала на левом боку, подложив под щеку ладонь. На худой спине выступали лопатки, как память о крыльях, между ними блестели капельки пота. Солнечные лучи падали на ее лицо, оставляя в тени только рот и подбородок. Он подвинул коляску так, чтобы солнце не светило дочке в глаза, По траве ползла божья коровка, но тень от его руки ее вспугнула, и она неуверенно взлетела. Прямо перед его носом раскачивался паучок, все ниже и ниже спускаясь на невидимой нити. Он наудачу рубанул ладонью и рассек волоконце, хотя касания почти не ощутил. Паучок упал девочке на лоб и торопливо пополз к ее волосам. С отвращением он сдул паука. Настроение испортилось: всю жизнь он ненавидел пауков. И снова на него нахлынула злость на Веру. «Пускай он виноват, но ведь это случилось всего один раз, почему же она так тяжело переживает эту измену, откуда в ней берется столько злобы, что ради мести она готова мучить их дочку, которую любит не меньше его? Этого я никогда не смогу ей простить», — подумал он и достал из кармана «выдувалку». Он купил ее утром дочке, хотя понятия не имел, что это такое — просто понравилось название. Это был зеленый цилиндрический флакон, наполненный особым раствором. К белой пластмассовой крышке было приделано снизу проволочное колечко, погруженное в раствор. Нужно было вытянуть это колечко и дунуть в него: тогда из него вылетят мыльные пузыри — точно такие пузыри выдувают из мыльной воды через соломинку. Девочка была в восторге от «выдувалки», но не больше трех минут. Великолепные радужные пузыри взлетали в воздух, переливаясь на солнце всеми цветами, но таяли прежде, чем удавалось их коснуться. И вскоре девочка с упреком сказала ему:

— Ведь их нельзя поймать. Почему это нельзя поймать?

— Это только чтоб смотреть, — объяснил он ей.

— Ну и смотри на них сам, — сердито сказала она и потеряла к «выдувалке» всякий интерес.

«В самом деле, эта игрушка не для детей, — он улыбнулся и согнал с дочкиного носа муху. — Самый обыкновенный обман. Вроде моего зажигания солнца, вроде нашего притворства, будто у нас все в порядке».

Он зашвырнул «выдувалку» в дубняк — к пустым жестянкам и зеленым осколкам пивных бутылок. «Лес? Обман, свалка. Только белые грибы еще настоящие», — подумал он с удовлетворением и улегся на одеяло рядом с дочкой, с наслаждением вдыхая запах, веявший от ее волос. Они пахли водой, песком и грибами. Он осторожно поцеловал ее в лоб и закрыл глаза.

Его разбудила прохлада. Он спал в тени деревьев, девочка куда-то убежала. Он натянул на себя джинсы и майку и, заслонившись ладонью от солнца, пытался разглядеть жену с дочкой среди множества людей на берегу озера. «Барахтаются, наверное, в теплой вечерней воде», — подумал он и закурил сигарету, наслаждаясь вечерним покоем, навевавшим сладостную, безмятежную лень. На миг он поддался обманчивым чарам вечера, и ему показалось, что, несмотря ни на что, все идет к лучшему. Собственно, не так уж и трудно найти с Верой общий язык. Должна же она в конце концов понять то, что казалось ему таким ясным: они должны быть вместе, все трое, навсегда.

С озера донеслись невнятные крики. Он посмотрел в ту сторону и увидел суетившихся на берегу людей: «Что-то случилось», — встревоженно подумал он. И тут его обожгла мысль: «Девочка». На бегу он отшвырнул сигарету, мелкие, острые камни впивались в босые ноги, но он не чувствовал боли. Люди на берегу перестали суетиться и сбились в плотную кучу на каменистом пляже. Ему казалось, что он бежит уже целую вечность, а расстояние между ним и дочкой никак не сокращается. «Девочка, конечно же, это девочка», — теперь он был убежден в этом.