Западня - [16]

— А как же расследование? — не выдержал я.

— А разве оно не подошло к концу? Подозреваемый установлен…

— Но не пойман!

— Давно пойман, и отбывает заслуженное наказание… — она помрачнела.

— Не понимаю…

— Говорю, умник, и не поймешь! Так идем жрать или нет? Или мне за тебя приниматься? — и она ребячески скорчила рожицу.

Я вздрогнул и согласился.

Она заказала бифштекс с кровью, я назло ей взял только салат. Она смерила меня взглядом молчаливого превосходства и усмехнулась.

— Мясо, Кира, есть надо. Ты ж мужик, должен понимать такие простые вещи.

— У тебя, судя по всему, в рационе оно всегда, — не остался в долгу я.

— Есть такое, но что поделаешь? Все мы — хищники. Посмотрю я на тебя, когда пару недель поголодаешь, оставишь ли ты жизнь своему какому-нибудь нежно любимому Мурзику, хи-хи!

— А ты голодала?

— Голодала, и не раз. Можешь мне поверить, даже тебе такого не пожелаю, — буркнула она, принимаясь за бифштекс, который, надо сказать, ела без особого рвения.

Бокал вина поднял мне настроение. Я посмотрел сквозь его прозрачное стекло на Диану, она показала мне язык. Это окончательно добило меня — вместо кровожадного монстра я вижу самую обыкновенную девушку. Уж не померещилось ли мне? Но откуда же тогда эти странные слова? Ведь она явно дает понять, что она в курсе дела и не отрицает свое участие в преступлениях! Неужели даже ТАКАЯ женщина остается для мужского ума неразрешимой загадкой?

— Ну, сделай же рожу попроще, Кирюшка! Морщить лоб тебе не идет. Ты стареешь на глазах. Становишься неаппетитным, хи-хи! Ну все, хватит грузиться, погнали кататься!

В этот день мы больше не поднимали тему с убийствами, хотя она незримо витала в воздухе. После велосипедов ей захотелось покататься по Москве-реке, потом поехали на ВДНХ, на аттракционы. Поужинали там же, в какой-то пиццерии.

Диана болтала, как и любая другая девчонка на её месте. О том, кто она такая на самом деле, напоминали только никогда не снимаемые ею очки, на зеркальной поверхности которых неизменно отражалось лишь мое лицо, словно навсегда записанное на сетчатке её глаз.

Сказать, что я был разочарован, значит, ничего не сказать. Я чувствовал себя как пророк, который предсказал светопреставление, а его не случилось. Или она так хитро ведет игру, чтобы усыпить мою бдительность? Или она расслабилась после «дела»… А если так, то мне выпал уникальный шанс навсегда избавить мир от этого зла! Убить ведьму — и дело с концом! Все её жертвы будут отомщены, а потенциальные — навсегда избавлены от угрозы попасть ей на обед!

Мысль об убийстве той, что называется Дианой, полностью завладела мною. Нужно лишь выждать момент и привести приговор — ДА, ИМЕННО ПРИГОВОР, СПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИГОВОР! — в исполнение. А для виду продолжать играть в эту идиотскую игру. И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не вступать с ней в интимную близость. Тогда конец. Ловушка захлопнется, и я пропаду и упущу уникальную возможность, шанс, который не выпал другим, которым не повезло так, как мне.

— Ну, о чем ты все время думаешь? Расслабься! Ну не съем же я тебя сегодня за ужином! — потрепала меня за мочку уха Диана.

— А откуда я знаю? Леша тоже…

— Т-с-с-с-с, молчок! О покойниках либо хорошо, либо ничего, хи-хи!

— Я и не хотел сказать о нем плохо!

— Ты его плохо знал, Кирюфка.

— А ты — хорошо?

— Достаточно. Мне хватает одного взгляда, чтобы понять, кто передо мной. Знаешь, профессиональное чутье…

— Или инстинкт.

— Или инстинкт, что одно и тоже, — согласилась она, дожевывая пиццу.

— И все же, — я отодвинул тарелку, есть расхотелось. — Где гарантия, что со мной ничего не случится?

— Какой ты скучный, Кирюха, в самом деле! Не, за тебя я замуж не пойду, повешусь со скуки! — и засмеялась. — А когда ты собираешься на работу и переходишь оживленную улицу или стоишь на платформе в метро, ты никогда не задумываешься над тем, что тебе угрожает опасность? Малейшая оплошность может стоит тебе жизни!

— Но здесь вероятность мала, весьма мала.

— А со мной, думаешь, больше? Думаешь, я всегда такая бука? — и она опять скорчила рожицу, смешно растопырив пальцы с длинными, накрашенными ярко-красным лаком, под цвет помады, ногтями. — Я — разная, как и ты. Зачем, например, ты в детстве убивал ни в чем не повинных муравьев? Жег их лупой, бил палкой, топил в бочке с водой? А им ведь было больно! Просто криков их боли ты не слышал и тебе было — наплевать!

Я чуть не подавился соком. Так кто же она, что читает мое прошлое, как открытую книгу!

— Хорошо. Давай тогда так: я скажу, зачем я это делал, а ты скажешь — зачем это делала ты.

— Нечестно. Твои мотивы мне известны итак, а моих ты никогда не поймешь.

— В таком случае прекратим игру, если я в ней заведомо проигрываю! Я могу прямо сейчас встать, уйти, забыть тебя, забыть Леху и все бывшее, и вернуться к своей старой жизни?

Она смерила меня серьезным взглядом, а потом как ни в чем не бывало взяла соломинку и громко хлюпнула томатным соком.

— Можешь, — сказала, наконец, она. — Но тогда ты никогда не узнаешь, чем закончится история, свидетелем которой ты стал. Иди, я отпускаю тебя! Ведь и пауки могут перегрызать свои сети, когда к ним попадется не та добыча, например, крупная оса или шмель. Возвращайся к своим мертвым книжкам, забытым богам, до которых никому нет, кроме тебя, дела! Вон из моей сети, из моей жизни! Пусть ты будешь всю жизнь мучиться от того, что не сделал то, что намеревался, что не смог познать меня, насладиться мною, наконец, убить меня! Ха-ха! — она покатилась со смеху. — В самом деле, стоит тебе подкрасться ко мне, в моем логове и ширк ножом — и нет больше Дианы, нет кровавой убийцы несчастных мужчин, попавших в её липкие сети! Конгениально!