Западня - [12]

Войдя в квартиру, я немедленно включил компьютер. Мягкие воздушные лапки переместились теперь с лопаток на мои плечи. Незримые щупальца, казалось, проникли в мои уши, гладили меня по щекам. Навязчивое ощущение чужого вмешательства приводило меня в неистовство. Я чувствовал, что чем дальше, тем больше иду в западню, но не идти в неё я не мог.

Открыв флешку, я увидел там только одну папку, озаглавленную — «ОНА». В папке оказался один-единственный текстовый файл, «Дневник».

Открыв его, я погрузился в чтение.

Глава 3. Дневник Алексея Ершова

1.

«30 мая, суббота. Никогда не вел никаких дневников, но тучи сгущаются. Истина покрыта мраком. Путь становится опасным. Иду по лезвию ножа. Осенило — нужно записывать, чтоб, если что случиться, мой путь, исключая мои ошибки, повторили другие.

Сегодня — особенный день, я узнал от Тани о третьем самоубийстве, на этот раз Герценштейн, финансист, делец и ещё та сволочь. Мне его ничуть не жаль, но обстоятельства его смерти также ужасны, как и все остальные.

Если брать две предыдущее смерти, Лаврова и Осинского, те ещё можно было списать на случайность. Лавров — в глубоком депрессняке, на него наехала налоговая. Сторожевых собак спустил кто-то «сверху», недостаточно делился. Осинский — наркоман, сидел на героине.

Герценштейн — другое дело. На хорошем счету в Кремле, делится с нужными людьми, здоровый образ жизни, гедонист, любит женщин, яхты, дорогое вино, серфингист и дайвер. Не верю, чтобы он мог залезть в петлю.

Петля! Это самое страшное! Таня по моей просьбе сделала фото. До сих пор мурашки по коже. Синюшное сморщенное как печеное яблоко лицо, почти выпавшие из орбит красные от лопнувших сосудов широко открытые глаза. Синие губы в уродливой гримасе, синий, распухший, вывалившийся язык, кровь на подбородке, бороду хоть выжимай.

Но не это главное. Такое я видел и у других висельников.

Главное то, что его руки упираются в батарею, словно он сам, даже в последние секунды жизни, потуже затягивал петлю, используя горячую батарею (от которой, между прочим, остались на ладонях ожоги) как рычаг.

Да и надо же было умудриться так повеситься! Вместо того, чтобы привязать веревку повыше и побыстрее умереть от падения с высоты, когда ломается шейный позвонок, он повесился ниже, тщательно подогнув ноги… Что за изуверский садизм!

А что за выражение лица и глаз — одновременно и дикого, звериного ужаса, адской боли и в то же время какого-то противоестественного сладострастия (одна только ухмылка, навеки застывшая в уголках губ чего стоит!). Словно он в один и тот же момент испытывал и страшную муку, и в то же время сильное удовольствие. Иначе как объяснить, что этот урод повесился таким изуверским образом, да ещё и голым! Это вообще ни в какие ворота не лезет!

Таня говорит, что Юля, его третья по счету жена, зашла в ванную и, увидев мужа, дико рассмеялась. Пыталась слизать ещё не свернувшуюся кровь. Её хотели связать, но она вырвалась. Орала что-то, скакала по дому на четвереньках совершенно голая, пыталась ловить мух, а когда поймала — с каким-то звериным аппетитом их сжирала. Затем натащила кучу хламья в угол комнаты и зарылась там, застыла без движения. Оттуда её извлекли менты. Естественно, в дурку, как и всех [остальных].

Таня в ауте. У неё какие-то подозрения, смутные фантазии. Начались они после второго [самоубийства]. Она больше не хочет ходить в а [ателье?].

Я настаиваю. Нужна информация.

На меня вышли «органы». Хрена вам, а не сведения! Сам все добуду, никому не дам украсть у меня сенсацию. Пусть…! (непечатное слово)»

2.

«1 июня, понедельник. После того, как сделал запись, решил сам сходить туда. Под предлогом, что Таня не здорова (и в самом деле, лежит как убитая на кровати с грелкой на голове), пришел заказать ей шмотки. Меня встретила приятная женщина. Элегантная, стильная, средних лет, ничего особенного. Черная шляпка с длинными полями, вуаль. Из-за траура. Очень интересовалась здоровьичком благоверной. Сунула какие-то эфирные капли. Без проблем заказал шмотку. Сказала, что все будет в лучшем виде.

Да, кстати, это — сущая правда! Ткет и шьет она превосходно! Ниточка к ниточке, шов ко шву, все идеально, без сучка и задоринки. А ткань какая! Шелковистая, легкая, воздушная, ласкает руки и тело, не линяет при стирке. Прочная, носи не переноси, снимать не хочется. Да и почти не марается. У Тани как-то пошла носом кровь, пятно было, она — в слезы, выкидывать придется. Отвернулись — повернулись — крови как не бывало! Словно впиталась в ткань…

И работает всегда быстро. Закажешь, а уже наутро все готово. А ведь работает без помощниц, день-деньской на приемке, без выходных и сменщиц, все ждет кого-то, ждет в углу. А ткет и шьет видимо по ночам. Немыслимо, но других объяснений не нахожу.

Кстати ещё — когда я хотел было навязаться на их вечернее чаепитие, «у камелька», где эта женщина давала желающим уроки кройки и шитья, получил мягкий, но жесткий отказ. Мужчинам нельзя, дело женское. Пришлось уйти ни с чем».

«P.S. Да, фамилию её совсем вылетело из головы спросить! Зовут вроде Арина».

3.

«3 июня, среда. Эфирные капли помогли! Таня поправилась за ночь, повеселела. Но нездоровое возбуждение. Пытался не пустить её на кружок, на их бабские посиделки. Ушла. Пришла за полночь, возбужденно смеялась, шутила. Спросил, что там было. Говорит, учила плести кружева, настоящий батист. Все в восторге. Спросил, обсуждали ли смерть Г. Раздраженно посмотрела на меня, как на надоедливую муху. Пытался давить на гниль, взбесилась, сказала, не надо мне этого негатива, несла ересь про позитивное мышление. Чувство, что это какая-то секта. Такое видел у адептов сайентологии, сетевого маркетинга. Сказал про сетевой. Она — «мы — сетевики, но другие, наша сеть — прочнее». И хихикнула. Думаю, зря настоял на том, чтобы вернуться туда. Играю её здоровьем, но что делать? Как иначе узнать, черт возьми!