Западня - [10]

Мягкий, шелковистый картон визитки приятно ласкала кожу рук, с ней не хотелось расставаться и я не без труда спрятал её — не в кошелек, как обычно, а в нагрудной карман рубашки, у самого сердца. И, готов поклясться, оно забилось иначе, словно что-то чуждое, бархатисто-мягкое, проникло в него и стало нежно, но в то же время настойчиво массировать его.

Я не помню, как мы дошли до её машины. Я буквально утонул в огромном кресле её гигантского внедорожника — и почему это маленькие, миниатюрные женщины всегда предпочитают такие «сухопутные крейсера»? Не помню и то, как мы неслись по улицам.

Очнулся я только после того, как машина остановилась прямо у моего подъезда.

— Я живу здесь, на пятом этаже, квартира 53, - почему-то сказал я. — Просто набираешь на домофоне 3487 — и он открывается.

И только потом, вечером, со злостью подумал: «Ещё бы дубликат ключей ей дал, на память вместо визитки». Но тогда мне не показалось это странным.

— Буду знать, — усмехнулась она. — Ну, чао, мой храбрый следопыт. Пусть небесные боги, которым ты молишься, помогут найти тебе разгадку, — и чмокнула меня в щеку.

Я пулей вылетел из машины — ярко-красной, как и её губы («разве такие внедорожники бывают? Ни разу не видел!» — уже позже подумал я), стекла которого закрыты такими же зеркальными стеклами, что и её очки.

3.

Сказать, что я был ошарашен встречей с Дианой, значит, ничего не сказать. Оставшуюся часть дня я пытался прийти в себя, но нигде не мог найти себе покоя. Её поцелуй продолжал жить на моей щеке, как отдельное существо. Словно боясь потерять его, я бросил бриться и впоследствии оброс бородой.

Где бы я ни был, везде передо мной стоял её образ — зеркальные очки в пол-лица, ярко-красные, призывно влажные губы, хищные зубки. Боже мой, я ведь совершенно не запомнил ни формы её лица, ни цвета и длины волос, ни родинок или веснушек! Даже возраст её оставался для меня загадкой — сколько ей лет? Двадцать пять, тридцать, тридцать пять? Ухоженная женщина может долго хранить свою красоту, но я даже не мог сказать, красива ли она. Скорее, она была дьявольски привлекательной, обворожительной. Ни одной по-настоящему красивой черты в её внешности я не припомню.

Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых образов, я решил переключиться на работу. Приведя в порядок свои записи и соображения, я набрал номер Марии Александровны и напросился в гости.

Квартира Марии Александровны — огромная сталинка почти в центре Москвы, всегда подавляла меня своими непривычными размерами — этим давяще высоким потолком, огромными комнатами, массивными дверями. Я не любил там бывать, думаю, не любил при жизни и Леша.

Когда-то у Марии Александровны здесь была только одна комната, но со временем, раскрутившись в нужных кругах, Алексей выкупил остальные комнаты у жильцов и подарил трехкомнатную квартиру целиком своей матери. В ней она и жила, как сказочная принцесса, заточенная в роскошной Башне из Слоновой Кости.

У Марии Александровны я оказался уже под вечер. Тусклые люстры не могли развеять полумрак, затаившийся в углах, в складках штор — таких массивных, неживых, в дальних концах комнат и коридора.

В гробовой тишине гулко тикали часы-ходики, зато шаги самой старушки были не в пример воздушными, неслышными. Казалось, она еле касалась земли, словно призрак. Вдобавок ко всему ещё и всегдашняя стерильная чистота — настоящее царство мертвых, где безраздельно властвовала она — богиня вечной скорби и уныния.

Не произнося ни звука — все, что было возможно, она уже давно выплакала и выкричала — , она жестом пригласила меня внутрь и, также безмолвно, как Харон в царство мертвых, провела меня в комнату дражайшего «Лешеньки» и молча села на допотопную софу.

Я почувствовал себя крайне неуютно. Задавать вопросы было неудобно, а рыться в бумагах Леши самому, при ней — все равно, что солдату из «Огнива» набивать золотишком карманы под ревнивым взглядом молчаливой собаки с оловянными глазами.

Из состояния неловкого молчания меня вывела Мария Александровна.

— Они все перерыли тут, своими грязными загребущими лапами, — бесцветно, безжизненно произнесла она. — Они переворошили здесь все, даже его детские пижамки, трусики. Забрали компьютер, телефон.

— И ничего не нашли? — спросил я.

— Ничего, — как кукла бездушно кивнула она седой как лунь головой.

— Послушайте, дорогая Мария Александровна, но ведь хоть Вы что-то должны знать, чем занимался в последние дни Леша, куда ходил, с кем встречался? Мы должны отыскать его убийцу и остановить его пока не поздно! От его рук могут погибнуть другие невинные люди! — я попытался говорить максимально убедительно, но слова получались бесцветными, пустыми, лишенными жизни.

Я с ужасом поймал себя на том, что дальнейший ход расследования стал мне почти безразличен. Осталась шарада, загадка, но и она отступила куда-то в тень, в темные углы моего сознания. Если я и предпринимал какие-то «телодвижения», то только как повод вновь встретится с таинственной Дианой. Расследование — вот единственная ценность, которую я для неё мог представлять.

— Да, да, убийцу, — эхом, также безжизненно откликнулась она.