Западня на сцене - [2]

Он явно нервничал, расстегивая свой белый ассистентский халат, потом повесил его на крючок у пульта.

Клаудиа предпочла обойти в беспорядке расставленные за сценой столы и стулья. Неужели ему все-таки все известно насчет Вондри и жены?..

Оказавшись под колосниками, еще раз оглянулась. Вестхаузен успел надеть пальто. Сейчас их разделяло все пространство сцены. Грубо подмалеванные кулисы, изображавшие погребок Лютера в первом акте, казались в этом холодном и призрачном свете особенно жалкими и безжизненными.

Потом Вестхаузен сделал какое-то неловкое с виду движение — и погас свет. Внезапно наступившая темнота огорошила Клаудиу, она невольно вздрогнула. Прошло несколько секунд, пока в свете включенных голубых и зеленых ламп принудительного освещения снова можно было различить очертания декораций. Где-то хлопнула дверь, но там, видно, тоже был погашен свет. Клаудиа двигалась к выходу на ощупь. Облегченно вздохнула, оказавшись в скудно освещенном коридоре левой стороны.

В проходе, ведущем к кассе театра, прозвучал как будто высокий тенор Вондри.

— Ты поставил меня в ужасное положение… Если бы я раньше знал…

— … все равно взял бы эту штуку, — договорил за него кто-то другой. — Не нам одним хочется…

Удивленная донельзя, Клаудиа поднялась по ступенькам к двери репетиторской. Этого она от Вондри никак не ожидала: какие-то темные делишки для него важнее хороших отношений с Эберхардом!

Несколько запыхавшись, вошла в комнату.

А там все смеялись, кто сдержанно, а кто и до слез. Главный режиссер Пернвиц, устало переставляя ноты, вернулся к своему креслу. Он только что показал, как неестественно, будто на ходулях, двигается Вондри в роли Гофмана в финальной сцене, а сейчас притворялся, будто реакция коллег ему неприятна. Однако Клаудиа заметила, как он исподтишка бросил взгляд на двух девушек из подшефной бригады арматурного завода — они его обожествляли, и он этим наслаждался. Сколь он все же тщеславен, а ведь при его даровании ему это вовсе ни к чему…

Вондри присел в углу у двери.

В комнате стало жарко. Открыли форточку — потянуло запахом из театральной столовой и кухни… А за окном все еще идет снег. Клаудиа бросила взгляд на наручные часы. Биргит в детском саду их ждет не дождется. Почему Эберхард тянет, пора бы и домой.

Сидевший позади Клаудии художник-декоратор, огромного роста, он почему-то всегда усталый или невыспавшийся, слегка всхрапнул. Испуганно вскинул голову, поднял налитые свинцом веки. Главный режиссер повернулся в его сторону, прикипел к нему взглядом, но так ничего и не сказал.

— Вот как будто и все, — ассистентка захлопнула стеноблок. — Остальное касается осветителей и гримеров.

— Решим вечером, перед генеральной.

— А, может, мне прежде переговорить с ними, чтобы к репетиции все было готово?

— Не возражаю, — Пернвиц снял очки в роговой оправе и пригладил свои коротко стриженные седоватые волосы.

— У меня тоже нет больше замечаний, — сказал главный дирижер Гломбек. — Извини, Эберхард, но мне еще нужно поработать с арфистками. — И, не дожидаясь ответа, набросил на плечи меховое пальто и исчез.

— К сожалению, нам тоже пора, скоро на смену, — инженер из подшефной бригады кивнул девушкам. — Нам было очень интересно поприсутствовать у вас на разборе репетиции. Большое спасибо за приглашение. На премьере мы будем все как один.

Откинувшись на спинку стула, Клаудиа наблюдала, как Пернвиц прощается с уходящими. Он — сама любезность и обходительность! С тем пошутит, того по-приятельски похлопает по плечу, а этому подмигнет. А некоторым женщинам даже ручку поцелует. Мало кто может сравниться с ним в умении расположить к тебе людей и даже восхитить их. Жаль только, что необузданный темперамент порой в какие-то доли секунды перечеркивает достигнутое со столь неподражаемым искусством.

— Итак, мои дорогие, мы остались в своем кругу. Хочу донести до вас еще несколько важных мыслей, много времени это не займет. — Похоже, Пернвиц в прекрасном настроении. — Хотя «Сказки Гофмана» опера фантастическая, мы ни в коем случае не должны это акцентировать в оформлении спектакля. Что сделает ее действие интересным и захватывающим для зрителя? Разумеется, контрасты! Например, сцены в погребке Лютера, как бы исходящие из реальности, должны быть максимально приближены к действительности.

— А разве у нас этого не вышло? — спросил Шумахер, единственный драматический актер в их ансамбле.

Он получил маленькую роль хозяина кабачка Лютера. Вообще-то в театре его воспринимали исключительно в роли председателя месткома. Клаудии он всегда нравился — заботы коллег Шумахер воспринимал как свои собственные, а его готовность прийти на помощь в любое время дня и ночи просто вошла в поговорку.

Пернвиц улыбнулся и добродушно сказал:

— Безусловно, вы старались, Зигфрид, я отдаю вам должное. Однако это лишь первые всплески. В общем и целом диалог звучит тяжеловато, чересчур много пафоса, замедляется темп. А подхватываются реплики просто отвратительно…

— Курить можно?

Баритон Мерц открыл портсигар и предложил сигареты соседям.

— Конечно… Угостит меня кто-нибудь сигарой?

— Извини, Эберхард, но у меня последняя, — Шумахер помахал черной бразильской сигарой.