Западня для Золушки - [14]

Открыл мне мужчина лет тридцати — в сером костюме, высокий, приятной наружности. Из глубины доносились звуки оживленной беседы.

— Франсуа Шанс?

— Он обедает не здесь. Вы хотели бы его увидеть? Он не говорил мне, что у него назначена встреча.

— Нет, встречи он не назначал.

Он неуверенно впустил меня в просторную пустую прихожую с голыми стенами, оставив дверь открытой. У меня не было ощущения, что раньше я встречала его, но он как-то странно оглядывал меня с головы до ног. Я спросила его, кто он.

— Как это, кто я? А вы?

— Меня зовут Мишель Изоля. Я недавно вышла из клиники. Я знаю Франсуа. Мне нужно с ним поговорить.

Мужчина — это было ясно по его растерянному виду — тоже знал Мишель Изоля. Он медленно отступил, с сомнением качая головой, потом, пробормотав «прошу прощения», нырнул в одну из комнат в глубине. Оттуда он вернулся с мужчиной постарше, погрузнее, не таким симпатичным — в руке тот держал салфетку и что-то дожевывал.

— Мики!

Лет ему было, наверное, около пятидесяти, волосы на висках редкие, лицо дряблое. Бросив салфетку в руки тому, кто открывал мне дверь, он поспешил мне навстречу.

— Идем, не стой здесь. Почему ты не позвонила? Ну иди же.

Он затащил меня в одну из комнат, закрыл дверь. Положив ладони мне на плечи, удерживал меня перед собой на расстоянии вытянутых рук. После долгих мгновений придирчивого осмотра он заявил:

— Да, вот уж сюрприз так сюрприз! Узнать тебя, разумеется, нелегко, но ты очаровательна и выглядишь вполне здоровой. Садись, рассказывай. Как твоя память?

— Вы в курсе?

— Ну разумеется, я в курсе! Мюрно позвонила мне еще третьего дня. Она с тобой не приехала?

Комната, похоже, служила ему кабинетом. Тут был заваленный папками большой письменный стол красного дерева, строгие кресла, книги на полках за стеклом.

— Когда ты вышла из клиники? Сегодня утром? Хоть глупостей не натворила?

— Кто вы?

Он как раз усаживался напротив меня, брал мою руку в перчатке. Вопрос мой застиг его врасплох, потом — судя по тому, как менялось выражение его лица, — удивил, позабавил и, наконец, завершив свое стремительное путешествие по его мозгу, огорчил.

— Ты не знаешь, кто я, и приходишь ко мне! Что происходит? Где Мюрно?

— Она не знает, что я здесь.

Я чувствовала, что его изумление растет с каждым мигом, что на самом деле все гораздо проще, чем мне представлялось. Он отпустил мою руку.

— Если ты меня не помнишь, то откуда у тебя мой адрес?

— Из письма.

— Из какого письма?

— Которое я получила в клинике.

— Я тебе не писал.

Теперь настал мой черед вылупить глаза. Он смотрел на меня так, как смотрят на животное, — по выражению его лица я видела, что он сомневается уже не в памяти моей, но в рассудке.

— Погоди-ка, — сказал он вдруг. — Посиди здесь.

Я поднялась одновременно с ним и преградила ему дорогу к телефону. Помимо своей воли я повысила голос, я принялась кричать:

— Не делайте этого! Я получила письмо, на конверте был ваш адрес. Я приехала узнать, кто вы, и услышать от вас, кто я!

— Успокойся. Я ни слова не понимаю в том, что ты городишь. Если Мюрно не в курсе, мне нужно ей позвонить. Не знаю, как ты вышла из клиники, но ясно видно, что это произошло без чьего бы то ни было разрешения.

Он снова взял меня за плечи и попытался усадить назад в кресло. Лоб и нос у него были мертвенно-бледные, но щеки внезапно побагровели.

— Умоляю вас, вы должны мне все объяснить. Может, я и напридумывала всяких глупостей, но я не сумасшедшая. Умоляю вас.

Так и не сумев меня усадить, он сдался. Когда он сделал очередное движение к стоящему на столе телефону, я удержала его за руку.

— Успокойся, — сказал он. — Я не хочу тебе плохого. Я знаю тебя миллион лет.

— Кто вы?

— Франсуа! Я адвокат. Веду дела Рафферми. Включен в «Главную книгу».

— В «Главную книгу»?

— В книгу выплат. Там все, кто работал на нее. Кто проходил по платежным ведомостям. Я друг, это долго объяснять. Это я занимался ее контрактами во Франции, понимаешь? Садись.

— Вы не писали мне после пожара?

— Нет. Мюрно попросила меня этого не делать. Я справлялся о тебе, как все, но не писал. Да и что бы я тебе сказал?

— Что я буду принадлежать вам вечно.

Произнося вслух эти слова из письма, я осознала, какая это неимоверная глупость — представить себе, чтобы дядька с тяжелым подбородком, который годится мне в отцы, мог написать нечто подобное.

— Что? Да это же курам на смех! Я бы себе никогда не позволил! Где это письмо?

— Оно у меня не с собой.

— Послушай, Мики. Я не знаю, что у тебя на уме. Немудрено, что в своем теперешнем состоянии ты воображаешь себе бог весть что. Но прошу тебя, дай мне позвонить Мюрно.

— Да это как раз Жанна и навела меня на мысль вас навестить. Сначала я получила от вас любовное письмо, потом Жанна сказала мне, что со мной у вас не было ни единого шанса, — так что я, по-вашему, должна была вообразить?

— Мюрно читала это письмо?

— Понятия не имею.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Если Мюрно и сказала тебе, что с тобой у меня не было ни единого шанса, то, во-первых, потому, что у тебя был вкус к игре слов, а во-вторых, она намекала и на другое. Это правда, что ты причинила мне немало забот.