Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг - [13]

В нашей роте было несколько эстонцев. Им приходили огромные посылки со сладостями, журналами на эстонском языке. Держались они особняком, ни с кем не делясь и особо не общаясь. Моим соседом сверху (кровати были двухярусными) был один из эстонцев — рядовой Люкинд. Маленький, жирненький, он был чем-то похож на поросенка, его бормотание на смеси русского и эстонского чем-то напоминало хрюканье. И вот в одну из ночей он вместе со своим земляком рядовым Хонекеным долго ворочались, что-то жуя под своими одеялами и тихо переговариваясь. Насытившись, через несколько минут они заснули.

Взвод не спал, ощущая добычу. Голодные соседи шептали мне со всех сторон:

— Женя, возьми кулек конфет у этих эстонских крыс.

— Накажи козлов. Точить втихаря — западло.

— Говорят, эстонские конфеты очень вкусные. Ведь Люкинд щедрый парень, желает угостить своих боевых друзей.

Я осторожно достал из-под подушки Люкинда початую пачку конфет и пустил ее по казарме. Пока не было наших сержантов (они пили чай в каптёрке), практически весь наш взвод моментально поглотил эстонское лакомство. Вано, схватив из кулька пару конфет, быстро проглотил их, не развертывая. Животное.

— Люкинид п…рас первый клясс, — сделал он свое традиционное заключение, при этом громко выпустив скопившиеся за день ядовитые газы.

— Мытя, чмо, ты что ваняешь? Гандонь. Ты п…рас первый клясс, — он подошел к Митиной кровати и несколько раз сильно ударил кулаком по его извивающему телу, жуя при этом эстонские конфеты в обертке и грозно выпучив свои черные глазищи.

— Вано, Вано, прекрати, это не я, — жалобно бормотал Митя. — Давай поговорим, мы же разумные люди.

— Заткныс, казель!

Приход сержантов временно спас Митю от дальнейших унижений.

Наутро обнаружив пропажу, Люкинд громко возмущался, говоря что-то по-эстонски, даже пожаловался нашему сержанту Сладкому.

— Объявляю, вам один наряд вне очереди за хранение продуктов питания в спальном помещении, — строго сказал сержант.

Люкинд, явно не ожидавший такого поворота, насупившись, что-то бурчал по-эстонски.

— Я не понял, боец, что нужно ответить?

— Ест одын нарад, — нехотя пошевелив своими пухлыми губами, ответил «любитель сладкого».

Вообще, это было позорно, «стрёмно» — «точить втихаря» (то есть кушать, не поделившись со своими товарищами). Но наши эстонцы жили в собственном мире, по собственным правилам, постоянно кучковались вместе, о чем-то переговариваясь вполголоса…

Удачей было сходить в увольнение («увал»). В учебке в увольнении я был всего один раз, и то неудачно. Внеочередное увольнение мое было связано со знанием географии. Во время политических занятий с нашим взводом замполит Лакин безуспешно пытался выяснить у рядового Кариманова, какие страны входят в НАТО.

Кариманов, мелкий азербайджанец с огромной шишкой на носу, постоянно косил под дурака. Особо ему не нравилось заниматься спортом. Во время марш-бросков он часто падал на землю и, валяясь на земле, жалобно скулил:

— Сансаст, сансаст (т. е. санитарная часть, больница), сэрдце болыт, я умыраю, командира.

Позже мы вместе попадем служить на Дальний Восток. Там он моментально преобразился. Понавешал на себя массу значков (в том числе и спортивных), ходил, важно растопырив руки, как пингвин. Он не любил вспоминать свое «спортивное» прошлое. И когда на вечерней поверке после фамилии «больного» я нарочно выкрикивал «сансаст, сансаст», Кариманов сильно злился.

Для меня показ на карте натовских стран не составлял особого труда. Я неплохо знал политическую географию. Из всего нашего взвода я один из немногих мог быстро ответить на все вопросы замполита по поводу международной обстановки. Опешивший Лакин объявил мне увольнение вне очереди, и в следующее воскресенье я уже бродил по улицам небольшого украинского городка. Но новые ботинки, надетые в первый раз, быстро натерли ноги. И так, хромая, я ковылял по Могилёв-Подольскому. Это путешествие не принесло мне никакого удовольствия. Я испытывал большой дискомфорт. Моим самым большим желанием было, как это ни странно звучит, вернуться в родную казарму, надеть свои кирзовые сапоги и слиться с серой солдатской массой, ставшей мне родной за прошедшие месяцы.

Приятно было также получать письма, осознавая, что о тебе помнят. В один из февральских вечеров я получил аж семь писем!!!

Особенно радостно было получать письма от родителей, понимая, что именно они ждут и помнят о тебе.

Хотя не все письма приносили солдатам счастье. Были и письма от подруг, которые бросали своих возлюбленных практически сразу же после проводов в армию. Забывали свои слезы, клятвы в вечной любви. И иногда обезумевшие солдаты в горячке совершали такие поступки, о которых позднее наверняка жалели всю жизнь.

Отношения с женщинами были также для молодых ребят одной из любимых тем разговоров. К некоторым приезжали подруги и даже жены. У многих были девушки, которые ждали (или пытались ждать) своих парней. Солдаты активно переписывались, показывали фотографии любимых. У меня не было девушки, и кроме родителей никто не ждал из армии. Я нисколько не сокрушался по этому поводу — значит, всё у меня впереди. Чем занимается моя будущая подруга? Она не подозревает пока о моём существовании.