Лохматая собака завиляла хвостом, приближаясь к нему на длинной цепи и осторожно ластясь. Он на ходу потрепал ее по коротким пушистым ушам. Кутаясь в тонкое пальто, быстро миновал пустой двор, и вошел через тяжелую, выпустившую клубы пара, дверь.
Невысокий сгорбленный старик быстро обернулся к нему от большой русской печи. Бревенчатые закопченные стены слабо освещались лучиной. На лавке возле печи кто-то лежал под тяжелым овчинным тулупом.
— Кто? — негромко бросил путник, проходя ближе к теплу, и, протягивая сверток наверх на печь, откуда выглянула седая неприбранная голова.
— Так… Случаем занесло… В Ближний Лог идет, с рассветом просил поднять… Что так долго? — в свою очередь неторопливо спросил старик.
Мужчина сбросил пальто и, оставшись в черном помятом сюртуке и светлых панталонах, посмотрел опять наверх.
— Жив? — спросил он того, кто тихо шуршал на печке.
Не было видно ничего, только сверху сыпалась солома, да кто-то принялся кряхтеть.
Старик, не дождавшись ответа, стоял, опершись на ручку ухвата, которым только что ворочал горшок в печи.
— Жива… Где ж ты ее нашел малую такую? — проворчала вновь появившаяся голова.
Старушка, лицо которой еле можно было угадать в темноте, слабо освещаемой лучиной, смотрела вниз.
Поздний гость молчал. Не обращая внимания на стариков, он легонько похлопывал ладонями себя по плечам, туловищу, ногам. Одежда под его руками постепенно менялась. Мятый сюртук и вымокшие панталоны исчезли. Теплые штаны из молочного цвета козьей шерсти, такая же рубаха, подпоясанная кожаным, широким ремнем изменили его до неузнаваемости. Из городского продрогшего щеголя он преображался на глазах в человека, приспособленного к суровой жизни в лесу, и человека небедного… Широкий двуручный меч тускло блеснул серебряной рукоятью во тьме — оружие небывалое по тем временам. Замысловатое плетение кольчуги быстро исчезло под тяжелыми складками мехового плаща. В правом голенище мягких сапог торчала рукоять короткого меча, которая едва достигала колена. И вот уже совсем другой человек с шапкой из черно-бурой лисицы в руках стоял перед стариком. Но старика эта удивительная метаморфоза нисколько не смутила. Он, а теперь и старушка на печи, терпеливо ждали ответа, может быть и не очень сильно надеясь на него. Но гость больше не промолвил ни слова и пошел к двери. Старик, накинув овчинный тулуп, висевший на стене среди вороха одежды, заторопился вслед.
И действительно, ночной путник, выйдя во двор, в беснующуюся метель, остановился. Собака радостно завиляла хвостом в репьях, но молчала, лишь вытянула морду, жмурясь от колючего снега. Дождавшись, пока старик выйдет за ним на улицу, гость еле слышно что-то шепнул. В ту же самую минуту по двору покатился белый комок… Заяц… Беляк летел, словно ошалелый… Собака взвилась на дыбы и захрипела на цепи, срываясь на бешеный лай… В этом поднявшемся шуме мужчина повернулся к хозяину дома и проговорил, приблизившись к самому лицу старика.
— Не знаю я твоих гостей, Сила… Не стал поэтому и говорить в избе. — Его слова почти заглушались отчаянным лаем собаки, но старик кивнул, он не сводил глаз с гостя и, казалось, слова ловил, только они слетали с губ. — Я не знаю, чье дите… Лежала она в снегу, на груди матери своей мертвой… сразу за мостом у речки… Может, разузнаю потом, если доведется, чья она… Похороните мать. Не гоже ей там как собаке брошенной лежать… Люди ее не скоро в той канаве найдут… Да присмотрись к постояльцу-то…
Старик, лишь услышал о несчастье, закачал головой. И теперь еле слышно прошептал:
— Ох, лихо пришло к нам, витязь… Опять поганые нагрянули. Давно ты не был дома, многого не ведаешь…
Путник "впился" жестким взглядом в лицо старика.
— Значит, пришли… — выдохнул он. — Не мог я раньше ведь, Сила, никак не мог! — словно оправдываясь, быстро проговорил он и тут же замолчал, понимая, что словами ничего не изменишь.
Заяц, мечущийся под носом обезумевшей от ярости собаки, исчез. Растерянно, почти по-щенячьи тявкнув, пес все-таки издал победное рычание и, заворчав, снова потянулся к людям, ожидая похвалы за свою службу. Но им было не до него.
— Бывай, Сила… Выпускай коня…
— Бывай, — проговорил старик, так и не назвав по имени своего ночного гостя.
Открыв конюшню, откуда крепко пахнуло навозом, Сила вывел коня, который, почуяв хозяина, всхрапнул. Погладив его по длинной гриве, Сила поправил сбрую и, дождавшись, пока гость сел в седло, топнул ногой в стоптанном латаном валенке. Ворота медленно поползли, подчиняясь его воле, и в считанные мгновения всадник исчез в ночи.
Метель не унималась, а, казалось, крепчала, заметая все тропки-дорожки. Ветер завывал в вершинах деревьев, тьма стояла непроглядная, а снег, колючий, мелкий, то кружил, то мел поземкою, то сплошной стеной заслонял все вокруг.
Но одинокий путник, закутавшись в плащ, и отдавшись на волю умного животного, ехал, временами проваливаясь в короткое забытье, а то вздрагивал, пробуждаясь, и мрачнел от тяжелого предчувствия.
Дорогу переметало заносами, все труднее и медленнее становился шаг лошади, и вот уже дважды путник слышал вой… Волки…