Зао «Парк» - [3]

— Каковы там условия существования? Сколько стоит прожить день? — спросил я. — И по-прежнему ли столица — Москва? А то есть, вероятно, такие миры, где я удав или удод, или однодневное насекомое.

— Все почти идентично, — заверил меня служащий, сверяясь с текстом, чтобы лишнего не соврать. — Люди там смирные, русскоязычные. Превалирующие приоритеты те же, что здесь. Но успеха добиваются более мягкими методами. Человеку подлому… простите, целеустремленному ничего не стоит в самые кратчайшие сроки там преуспеть. Законы мягкие. Правительства лояльные. А все население — с нимбами над головой. Но обратно не выберешься. В том мире наших билетов у вас нет. Там вам другие акции выпали, на них и поднялись.

Вы на первое время сохраните воспоминания об этом мире, но постепенно они изгладятся.

— Разве не существует практик, методик, химии, чтобы взять и забыть?

— Зачем? Сведения несекретные. Владей. К тому же это необходимо для самоидентификации. Иначе не будет ментальной преемственности между тем, кто вы есть, и тем, кем вы будете буквально через тридцать минут. Нить, что парки прядут, нельзя разрывать. Ну так что, по рукам?

— Дайте подумаю. Пока я подумывал, он распахнул дверь и взялся за спинку кресла. Дело в том, что я мыслю объемно, крупно, кусками. Боюсь, что квант моего мышления превышает обычный раз в пятьдесят.

— Ничего, — сказал служащий, выкатывая кресло со мной в коридор.

— Чем крупнее квант, тем быстрее управимся. Знаете — я от вас в восхищении, хотите вы того или нет. Не всякий вот так решится взять и убить мир. Я до сих пор никого не убивал. Случалось заносить кулак, но исключительно для самозащиты.

— А что будет с моим двойником? Мы с ним не передеремся? — забеспокоился я. — Хватит ли счастья на нас двоих?

— Вашему двойнику, а вернее свету его сущности, придется отправиться прямиком сюда. Тем же путем — разъятием на элементы и взаимообменом квантами с вами. Займет ваше место двойник.

— Не очень успешное, правда? — некстати развеселился я.

— При любом госустройстве есть обиженные и опущенные. Кому-то надо и ваше место занять, — сказал служащий. Стараясь сдерживать внешние проявления чувств, но внутренне дрожа и вибрируя, я примечал: коридор с голыми стенами, рядом дверей, лампами под потолком. Решительно никакой дополнительной информации из этого я не извлек. Служащий вкатил меня в лифт, двери его сомкнулись. Сейчас взлетим.

— Пихай, поехали, — сказал я, памятуя летчика-космонавта Гагарина. Однако лифт даже не шелохнулся. Я оглянулся: никого за моей спиной не было. Не было панели с кнопками внутри лифта, да и вообще лишь в силу инерции мышления можно было принять эту камеру или капсулу, а лучше сказать яйцо — за лифт. Я вскочил. Ноги не слушались. Я сел. А через мгновение вспыхнул свет. Я зажмурился, но скорее от неожиданности, чем от яркости. Ибо — что бы я о себе ни мнил — свет был тускловат. В вихре этого света был ряд подвижных картинок: и кельнер, и служащий, череда причин и следствий из них, и это мое приключение, и приквел к нему, каким являлось все мое почти сорокалетнее прошлое. А когда стало можно, и я открыл глаза, то первое, что в них бросилось — это ряд нечетких фигур, частично перекрывавших друг друга. Все это немного напоминало расслоение зрелища, как это бывает после удара по голове или изрядной дозы спиртного. Но несмотря на это, я в ближайших фигурах узнал себя. Значения этому я не придал, полагая, что так и положено при светопортации. Тем более, что зрительные рецепторы скоро пришли в норму, палочки-колбочки адаптировались к свету нового мира, а зрительная кора зафиксировала следующее: потолок, люстра на нем, из окон лился неяркий свет: видимо, было утро. Сомнений в успешности эксперимента у меня не возникло. Я был уверен, что все благополучно сошло. Эта уверенность подогревалась еще и тем, что внутри себя я ощущал чье-то остаточное присутствие.

Своего двойника из этого мира — кого же еще. Я подробней обследовал жилье и остался доволен. Квартира была, по-видимому, холостяцкая, ибо я не обнаружил в ней дамских вещей.

Имелись две спальни, зал, еще четыре пустые комнаты, а в кабинете, в столе были небрежно брошены несколько пачек дензнаков, имеющих хождение в этой стране. Я старался быть сдержанным. Не вырвалось ни ура, хотя внутри ликовало все, несмотря на смутные промельки в проемах дверей и вереницу моих двойников, возникавших при ликовании.

Я надеялся, что эти помехи скоро пройдут и не будут вредить моему новому существованию. Раз уж был в кабинете, я решил записать, что удастся припомнить из прошлого. Пока не изгладилось, пока не сошло на нет — вот, пишу.

Буду и дальше записывать, чтоб не потеряться в чуждом мире совсем. Во время писания вновь вереница являлась. Вероятно, от умственного напряжения. Седьмой в этой шеренге моих двойников тоже что-то писал.

* * *

К вечеру я уже вполне отчетливо себя идентифицировал. Частично из найденных документов, большей же частью само всплыло. Далеко, конечно же, не досконально — так, чтоб впросак не попасть. Работал я в компании «Алко». Контролировал алюминий во всей стране. На первых порах, пока не вполне адаптировался, не вник, приходилось всюду таскать за собой своего имиджмейкера и пресс-секретаря. Несмотря на некоторую подмену предшествующего опыта, внутреннее нерасторжимое ядро моей личности оставалось при мне. Это ядро имело более плотную консистенцию, чем у туземцев. Были они полнейшие размазни. Более всего меня угнетала необходимость быть вежливым. Жители этого мира оказались крайне чувствительны, и при малейшей грубости пускались в плач. А то и могли надолго слечь, от чего страдала промышленность. Так что лишних огорчений я им старался не причинять. Отличия этого мира обнаруживались ежедневно. Например: водка была здесь тридцатипроцентная, а не сорока четырех, как у нас. Луна — в красных пятнах, словно в засосах. Система исчисления десятичная, однако при написании круглых чисел избегали нулей, считая ноль чем-то вроде Люциферовой цифры. То есть тысячу, например, оформляли как 999+1, а если все-таки отсутствие количества чего бы то ни было требовалось обозначить, то изображали разницей двух идентичных чисел. При встречах вместо рукопожатий друг другу подмигивали. А центр государства переместился в Сибирь со столицей Омсква (кипчаки с колчаками приходят в связи с этим на ум). Однако главным отличием были чертовы вереницы. Вопреки упованиям, они меня не оставили и, бывало, накатывали в неподходящий момент.