Занятная новогодняя история - [2]

Такое можно видеть не часто - обычно Черное море не замерзало, оставаясь всю зиму темно-малахитовым, иногда даже не очень холодным на вид. А сейчас это было похоже на странный сон, который хотелось усилием воли стряхнуть с себя, чтобы увидеть вместо тесной однообразной плоскости привычное живое море.

Мы прошли по гулкому дощатому причалу, дожелта отмытому штормами и высушенному малиновым зимним солнцем.

Железные поручни причала были холодными; опершись на них, я почувствовал это даже через пальто и свитер.

Я всмотрелся в льдины, лежавшие прямо подо мной. Они чуть приподнимались и опускались, издавая тихий стонущий звук, похожий на печальный вздох. Казалось, какая-то огромная добрая сила пытается высвободиться из-под мраморных плит льда. Это, несмотря ни на что, жило море, подо льдом шла зыбь, льдины, поскрипывая, подымались, а потом, когда проходила волна, тяжело падали в пустоту.

- Учти, Петро, - сказал Саша, - за новогодним столом будет проведен конкурс на самую занятную новогоднюю историю. Надеюсь, ты в форме?

- История должна быть обязательно смешной? - опросил, в свою очередь, Петро.

- Нет, почему же, - пожал плечами Саша и посмотрел на часы. - Она может быть и страшной. Знаешь святочные рассказы? Гробы летают по воздуху, как вагоны монорельсовой дороги. Так что дерзай! А мы поехали.

В автобусе стоял веселый гам. Мы ехали неизвестно куда. Водитель то вдруг тормозил, то прибавлял скорость, то куда-то сворачивал. В заиндевевшие окна ничего не было видно, ровный белый свет заполнял салон. Саша сидел на месте гида и указывал водителю дорогу в лесничество. Все полностью доверились Саше и от этого чувствовали себя предельно беззаботно.

Саша несколько раз открывал дверцу автобуса и смотрел, как позади нас покорно громыхал грузовик. Несколько раз мы выходили и придирчиво рассматривали одну за другой десятки елок, находя в каждой из них изъяны. Больше всех придирался Саша.

- Нам нужна самая лучшая, - твердил он и проваливался в сугробы на пути к очередному дереву.

Как это часто" бывает, открытие совершил совсем не тот, кто стремился его совершить. Водитель нашего грузовика Василий Петрович, побродив в ближних от дороги зарослях, посоветовал Саше посмотреть еще на одну ель.

Одного взгляда на Сашу было достаточно, чтобы понять - отсюда мы уже поедем домой. Это была не ель и не сосна, которую часто рубят вместо новогодней елки. Совместными усилиями установили, что дерево не принадлежало также ни к пихтам, ни к туям, ни к кедрам. Такой породы никто из нас не знал - неуловимого голубовато-фиолетового цвета, с гранеными, прочными, как шипы, иглами, царственной осанкой и ажурными ветвями, приподнятыми к небу, как радарные чаши телескопов.

Впрочем, как бы это дерево ни называлось, оно действительно было очень красиво, и теперь уже никто не жалел потерянного времени. Василий Петрович восторженно божился, что еще вчера этого гиганта здесь никто не видел, а Саша улыбался бледно и сдержанно.

Немедленно пошла в ход пила. Но толстые, прочные ветви росли почти от самой земли, и их сначала нужно было обрубить. За дело взялся сам Саша. Ветви росли густо, они пружинили, обсыпая Сашу снегом. Через полчаса, вконец измучившись, но все-таки добравшись до ствола, Саша милостиво разрешил своим коллегам доделать самую легкую часть работы. Сидя на капоте грузовика, он блаженно слушал ликующий звон пилы, рвущей мягкую древесину.

На обратном пути мы, продышав в окнах прозрачные глазки, высокомерно поглядывали на встречные ели. Их было много. Они торчали из окон трамваев, лежали, связанные, на крышах "Москвичей" и "Запорожцев" или, взгромоздясь на пешеходов, шествовали по улицам, сбивая снег с веток деревьев. И хотя их было много, на нашу елку, величественно полулежавшую в кузове грузовика, засматривались даже милиционеры-регулировщики.

В новогоднем зале пахло духами, отглаженными рубашками, апельсинами и хвоей. И сверкал ювелирным блеском еще нетронутый стол, и даже смолистый аромат был другим - очевидно, впитав в себя дыхание дома, он был горьковатым, как дымок осеннего садового костра.

Елка, привыкшая к хрупкому от инея воздуху, в тепле отогревалась, ветви ее, опутанные гирляндами и игрушками, едва заметно покачивались, и яркий нарядный запах становился все ощутимее и сильнее.

Без четверти двенадцать Саша потушил верхний свет и включил гирлянды. Все охнули. Зрелище действительно было красивое. Цветные огоньки, перескакивая с лампочки на лампочку, носились по елке вверх и вниз. Вертелись световые колеса, что-то мерцало, мигало, мелькало, отражаясь в кривых зеркалах "фонариков".

Потом, проводив старый и встретив Новый год, здоровый, несколько захмелевший коллектив приступил к совершенно неорганизованному веселью.

Под руководством Саши истории сыпались со всех сторон. Рассказывали о чем попало: подлинные случаи, анекдоты и явные небылицы.

В промежутках между историями ритмично бухал самодеятельный джаз и, глотая пятаки, пел на разные голоса проигрыватель-автомат. Мероприятие развивалось по своим внутренним законам.

Мы с Сашей вышли на балкон покурить. Мороз слабел, теплая тишина стояла по колено в снегу, и редкие медленные снежинки, как пух, плавали в воздухе. Звезды переливались и вспыхивали, похожие на далекие елочные игрушки. Казалось, что они движутся.