Заниматься любовью, как порнозвезда - [16]

Я хотела остаться сильной. Сорвусь на случившемся с Ванессой — и на меня навалится все, через что нельзя перешагнуть: смерть матери, уход от отца, изнасиловавший меня Проповедник, мой гнев на Джека — зато, что тот ничего не сделал со своим дядюшкой. И я все загнала в глубь себя — как всегда. Такая тяжелая жизнь — и такой страшный конец. Да разве это справедливо? Ведь Ванесса была замечательной девчонкой — неужели она заслужила такое? Хотя в чем-то это и к лучшему — теперь ей не приходится жить на одном свете со своим папашей. С тех пор не было ни единого дня, когда я не подумала бы о Ванессе и не вспомнила ее взгляда при нашей последней встрече.

На следующий день мы с матерью Ванессы разбирали вещи в ее спальне. Там было много безделушек, которые мне бы хотелось сохранить как память о дружбе Ванессы, о ее красоте. Но ее мать, которая раньше и носа сюда не казала, забрала все. Мне она оставила только маленький старинный набор для сакэ — я и по сей день храню его у себя в спальне.

После я обсуждала смерть Ванессы кое с кем из женщин, бывавших в тату-салоне, — почти все они были наслышаны о том, как Проповедник измывается над девушками.

— С этим надо что-то делать, — твердили они.

Хоть эти женщины и не подозревали о случившемся на яхте, мне казалось, что их слова обращены ко мне. Но какую бы школу ни прошла я в стрип-клубе, что бы ни узнала об окружающем мире и о себе, я все еще оставалась маленькой девочкой. И у меня просто не было сил.

Глава девятая

Моя первая конференция — Консамер Электронике Шоу.

Глава десятая

После похорон Джек наконец начал сторониться Проповедника. Он оставил тату-салон и решил вместе с Мэттом открыть собственное дело, приобщив к этому соперничающий байкерский клуб. Что до инвесторов, то одного они нашли: меня. На стриптизе я нажила десятки тысяч долларов. Не туфли же на это все покупать. Мало того, что я ссудила ребят деньгами: я и с плиткой работать научилась, и паять, и освоила сухую кладку. Я проводила в салоне все свободное от сна время, а было его предостаточно: после смерти Ванессы я накачивалась метедрином до одури.

В январе салон наконец был готов. Открытие назначили на 1 февраля. В то утро мы пришли к салону — и застали одни развалины. Крыша была сметена, стекла разбиты, плитка, над которой я столько трудилась, искрошена в пыль. Снаружи стояли три пожарные машины и одна полицейская.

По-видимому, кто-то забросал салон бутылками с зажигательной смесью. И мы с Джеком оба знали, кто именно.

Одна из худших вещей, которые можно сотворить в байкерском сообществе, — это открыть конкурирующий клуб. У Проповедника, как мне сказали, были связи с криминальными группировками, и если я хочу жить, то лучше мне держаться подальше от тату-салонов и байкерских клубов, покуда Джек отстраивает свою лавочку.

И я с головой ушла в работу — занималась стриптизом по тринадцать часов на дню, зашибая баснословные деньги. Очень не хватало Ванессы — больше некому было ни поддержать, ни отвлечь меня. День за днем, входя в клуб, я видела в глазах других девушек соперничество, зависть и чистую ненависть.

Часто говорят, что мир был бы намного лучше, управляй им женщины. Но у женщин грехов не меньше, чем у мужчин. Просто грехи у них другие. Так что мир стал бы лучше, если бы им управляли не какие попало женщины, а только толковые. Мужчины — народ боевой, им бы самоутвердиться да потешить свою гордость. С женщинами дело обстоит иначе. Наши действия — это отражение того, что мы собой являем, чего стоим, чего заслуживаем. И худшие из нас любую другую привлекательную женщину воспринимают как соперницу и видят в ней угрозу.

Итак, без Ванессы друзей у меня в клубе не осталось. Но как-то раз я заметила там девушку, которую не встречала прежде. Она сидела на краю маленькой сценической площадки в глубине зала. Одинокий луч света, падавший на нее, окутывал ее ангельским мерцанием. Если большинство стриптизерш клуба рядилось в дешевые неоново-зеленые топики или бикини с изображением американского флага, то эта девушка носила дорогостоящий кружевной французский лифчик черного цвета и трусики ему под пару. Плечи ее окутывала ажурная шаль, а поверх струились мягкие, абсолютно прямые волосы цвета воронова крыла; у нее была тоненькая талия, пухлая круглая попка и груди как кексики, украшенные прелестными маленькими вишенками. Но особенно бросалась в глаза ее манера держаться: совершенная, как японская гейша, эта девушка словно принадлежала к иному, более нежному, более утонченному миру. Она заметила, что я смотрю на нее, но не полыхнула в ответ взглядом, исполненным ненависти или готовности отстаивать свою территорию, как поступило бы большинство клубных девиц. Эта же лишь скромно потупила взор. Я не могла взять в толк, как сюда занесло это милое, изысканное создание.

К концу ночи я набралась духу, чтобы заговорить с ней. Она сидела в кабинке в уголке клуба — там-то я к ней и присоединилась.

— Ты самая красивая девушка, какую я только видела в жизни, — сказала я ей.

— Растолкуй это мужчинам, — вздохнула она. — Все хотят на мне жениться, и ни один не закажет танец.