Заниматься любовью, как порнозвезда - [15]

Мы с ней проговорили долгие часы. Точнее, говорила главным образом Ванесса. Я только слушала. Ей не нужны были советы, она просто хотела выложить кому-то, как он будил ее среди ночи, как норовил потрогать ее и трахнуть. Люди часто совершают одну ошибку: думают, что если человек открыл перед ними душу, то, значит, он ждет совета. Да все уже сотни раз слышали эти советы, и никто никогда им не следовал. Умом люди понимают, что им подсказывают правильный путь, но в душе ни к каким новым шагам они не готовы. И эмоции берут верх над разумом. И я просто давала Ванессе выговориться, наблюдая, как постепенно утихают в ней злость, смятение и бессилие, пока наконец она не успокоилась настолько, что ночью сумела бы заснуть.

Что самое худшее — оказывается, Ванесса все выложида Джеку. И что сделал Джек? То же, что и тогда, когда я рассказала ему о насилии, совершенном надо мной: ни черта. Это взбеленило меня больше всего: он же любил Ванессу так же сильно, как я. Да как он мог не заступиться за нее!

— Богом клянусь, у меня в голове не укладывается, что моя собственная семья меня предает, — сказала Ванесса. — Все, что я хочу, — это жить нормальной жизнью.

Я слушала ее — и чувствовала себя совершенно бессильной. Сама я не могла пойти в полицию и заявить об изнасиловании — ведь это было бы его слово против моего, но если бы мы отправились туда вместе с Ванессой… Это я ей и предложила. Но она призналась, что еще не готова к такому позору: ведь тогда об этом узнают все. Перед моим уходом она пообещала, что даст наконец отпор отцу и прекратит это. Мы сидели, обнявшись, до тех пор, пока у обеих уже не осталось сил, чтобы плакать.

На следующий день ее не стало.

Самое тяжкое — что меня не было с Ванессой рядом. Как только я увидела ее висящей в душе, до меня дошло, что нужно было остаться с ней. Но — как странно — я не плакала. Хотя что-то во мне и замкнуло, пока Шэрон не вернулась с ножом, я оставалась спокойной — так держался бы и папа, окажись он на моем месте. Отец рассказывал, что при перестрелках всегда сохранял предельную ясность и четкость мысли — будто все вокруг двигалось как в замедленной съемке. И теперь я чувствовала то же самое.

Шэрон металась вокруг как ненормальная, а я твердила одно:

— Перережь веревку!

Наконец Шэрон ее перерезала, и Ванесса рухнула на меня с громким, свистящим звуком, словно из нее вышел воздух. Я подумала, что, может быть, это она дышит — вдруг я еще сумею спасти ее. Я выскользнула из-под Ванессы и опустила ее на пол ванной. Язык у нее вывалился, все лицо заливала пена. Кожа на моих глазах покрывалась багровыми пятнами.

Я вытерла пену у рта Ванессы клочком туалетной бумаги; бумага расползалась, белые ошметки облепляли ее лицо. Я склонилась над Ванессой, пытаясь убрать ее язык обратно в рот. Шэрон стояла столбом, у нее самой рот был широко разинут. Сквозь музыку я слышала, как снаружи заходится лаем Фру-Фру. Паника овладела и ею.

— Господи, да набери 911! Сделай хоть что-нибудь! — заорала я на Шэрон.

Мне никогда не доводилось оказывать первую помощь, но, когда подопрет, инстинктивно соображаешь, что нужно делать. Я зажала Ванессе нос и делала искусственное дыхание через рот, потом всем весом навалилась ей на грудь и принялась качать, надавливая руками у нее над сердцем. Когда вернулась Шэрон, я велела ей растирать Ванессе руки и ноги, чтобы восстановить кровообращение. Уверена, все это помогло бы — не будь уже слишком поздно.

Прибыли полиция и врачи; через пять минут они констатировали смерть.

— Это очень странно, — сказал мне один из врачей, — потому что она не выглядит мертвой.

Я посмотрела на Ванессу — ее кожа вновь порозовела. Даже багровые пятна стали тускнеть. Только кровоподтек, расползшийся по коже там, где спина прилегала к полу, выдавал, что произошло на самом деле.

— Мы минут десять растирали ее, — ответила я. — Пытались восстановить кровоток.

— В жизни не видел ничего подобного, — признался врач. — Вы вдвоем вернули кровь к поверхности.

Мы с Шэрон дождались, когда вызовут Проповедника — он явился вместе с Джеком. Полиции Проповедник наплел, что Ванесса якобы глушила в последнее время столько наркотиков, что совсем повредилась умом. У меня потемнело в глазах. Выродок. Через какой бы ад ни прошла Ванесса, она была не из тех, кто мог так легко сдаться. Все встало на свои места, когда Проповедник заявил полицейским, что не хочет ни проверки на наркотики, ни даже аутопсии.

Я представила их перепалку с Ванессой: вот она угрожает, что обратится в полицию. Я смотрела на волосатые костяшки пальцев Проповедника и думала, что ему, наверное, было очень легко задушить Ванессу; что за рыбья кровь должна быть у этого подонка, чтобы повесить собственную дочь, имитировав самоубийство. Но я так и стояла молча — о, если бы у меня хватило мужества хоть что-нибудь сказать! Но этот урод точно высосал из меня все силы.

Спустя два дня Сэди, мать Ванессы, прилетела из Мичигана на ее похороны. Я стояла, глядя, как плачут все вокруг, а сама так и не проронила ни слезинки. Ванесса страдала столько лет — и никто палец о палец не ударил, чтобы ей помочь, всем было плевать. А теперь, когда уже ничего не поправишь, изображают бездну любви и раскаяния. Какое лицемерие. Но — более того — все казалось до боли знакомым. И я вдруг осознала: быть может, и моя жизнь завершится тем, что все спохватятся слишком поздно.