Занимательное литературоведение - [60]

Шрифт
Интервал


2.Квартет

Ну, однако, тут не о нас с ней речь. О булгаковских героях. Повесть держится на четверке Шарик-Преображенский-Борменталь-Швондер. Важны для повести именно отношения между ними. Прочие персонажи хоть и колоритны, но – ландшафт. Эта узкая компания сразу разбивается на две пары взаимной ненависти. С первого укуса и до "маленькой белой подушки" в конце Борменталь и Шариков живут "как кошка с собакой". Автор и сам несколько посмеивается по поводу их жуткой вражды, и нас с вами к этому, в общем-то, приглашает. Вспомните хотя бы обучение бывшего пса правилам хорошего тона за столом. Не на этой вражде стоит сюжет, но при желании можно было бы найти для нее по крайней мере два неплохих объяснения. Первое – историко-этнографическое. Фамилия Борменталь общественностью перестроечных времен воспринималась довольно часто как еврейская. Ну, у кого что болит… Автор же однозначно представляет своего героя как обрусевшего немца из служилых. "Отец был судебным следователем в Вильно". А поиски корней вражды слободских к немцам, как самым исполнительным агентам правительственной вестернизации, поведут нас пожалуй, через бажовские патриотические сказы, лесковский "Железный характер" и некрасовского Савелия, богатыря святорусского, что "в землю немца Фогеля Христьяна Христианыча живого закопал…", к вполне реальным московским и петроградским погромам августа 1914-го, холерным бунтам XIX века с убийствами докторов-немчуры, Емеле Пугачеву, который, уже убегая от Панина, повесил случайно встреченного в степи астронома Ловица "поближе к звездам". И, пожалуй, до Стрелецкого бунта.

Второе объяснение этой взаимной нелюбви в пятом пункте не нуждается. Обыкновенная ревность. У обоих есть некоторое основание претендовать на особые отношения с Преображенским. И у любимого ученика, и у нелюбимого, да еще и не совсем естественного, отпрыска. Отношения ассистента и профессора здесь потеплей, чем у Персикова с Ивановым, может быть, это и помогло обоим выскочить из неприятностей. Отношения же между Франкенштейном и его чудовищем в этой повести могли бы составить глубокую загадку – если бы не венский коллега. После изобретения эдипова комплекса никакие выходки Шарика от демонстративной охоты на соседских кошек до, назло "папаше", скоропалительной женитьбы, не позволят скрыть от нас его болезненную любовь-ненависть к своему создателю. Эта любовь не особенно взаимна. К Шарику-собаке, "до" и "после", Филипп Филиппович относится вполне человечно, не жалеет для него ни ласки, ни тепла, ни колбасных обрезков. Вот в промежутке… То есть, я на его месте, наверное, еще бы и не так. Но, все-таки, и герой Мэри Шелли, и уэллсовский доктор Моро хоть как-то осознают некоторую вину перед своими созданиями, цену своих трагических экспериментов. И платят за них под конец своими жизнями.

В полном отличии от хозяина квартиры в калабуховском доме. До того он у нас белый и пушистый, до того безупречный, что вполне подошел для главного Мифа Перестройки. Если Миф Коммунизма со своими Павками и Павликами к тому времени обрыд уже всем до полной тошнотворности, то "Собачье сердце" мгновенно стало могучим оружием демократии, не хуже, чем булыжник у шадровского пролетариата. Обвинение в "шариковщине", сразу заставляло оппонента, за характерным исключением безбашенного Виктора Анпилова, начинать оправдываться. По прошествии времени оказалось, что отъем и раздел привилегий партократов большого эффекта сам по себе не дает, если при этом не начать работать, а продолжать замену работы ее, даже и очень похожей, имитацией. Нынче вся надежда на отъем у олигархов волшебной природной ренты и тоже ее раздел по-честному. Но и при этом энтузиасты дувана от родства с Шариковым все-таки стараются откреститься.

К Булгакову тут, как мне кажется, больших претензий быть не может. Все-таки, ни Шелли, ни Уэллс в реале со своими монстрами не встречались и представить себе ситуацию их прихода с обыском и изъятием по британской вольности жизни смогли бы с очень большим трудом. Жизнь в вечной надежде, что, во-первых, не заметят и дадут существовать и писать, а во-вторых, оценят талант и старательную демонстративную искренность и, с вершин власти, разрешат – опять-таки существовать и писать… Ну, не может такая жизнь не способствовать черно-белому восприятию ситуации!

Если говорить об отношениях между нацменами нашей чудовищной истории – Борменталем и Швондером, то, в общем-то, они взаимно друг-другу никто, ничто и зовут никак. Если они конфликтуют – то чисто функционально, без особой страсти, просто так, как собачились между собой все советские люди. Что до пары Шариков-Швондер – что же можно прибавить к предсказанию Филипп Филиппыча: "…если кто-нибудь в свою очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки"? Это, как известно, и произошло в исторически небольшие сроки.


3.Скованные одной цепью

В нашем полном графе остается одно-единственное ребро. Но, пожалуй, самое интересное. Во всяком случае, для меня. Запредельная, зоологическая ненависть, вспыхнувшая с первой встречи между профессором и функционером, прямо таки выпирает из обстоятельств сюжета. Ну, допустим, мелкая партийная сошка, деклассированный и денационализованный люмпен-бюрократ искренне ненавидит гениального хирурга за его таланты, глубокую культуру, мировое научное значение, умение правильно закусывать и семь комнат. Ничтожество и должно ненавидеть гения. Но ведь встречные чувства совершенно зеркальны! Великий ученый не презирает председателя домкома – он его совершенно искренне терпеть не может всеми силами души и, несомненно, удавил бы немедленно, если б мог. Что-то тут не так. Это противостояние попросту уравнивает оппонентов, что противоречит их очевидной несоизмеримости.


Еще от автора Сергей Александрович Эйгенсон
Байки из институтской курилки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

Константин Михайлович Базили, популярный в русских литературных кругах 30-х годов XIX в. автор «Очерков Константинополя», видный дипломат, друг Н. В. Гоголя, пожалуй, меньше всего известен своими трудами о Сирии (вслед за автором мы употребляем здесь историческое понятие «Сирия», имея в виду современные территории Ливана и Сирии). А между тем работы Базили о Сирии оставили значительный след в науке. Его книга «Сирия и Палестина под турецким правительством» была одним из первых в мировой литературе трудов по Новой истории Сирии, Ливана и Палестины.


Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина

В изданиях, посвященных истории Великой Отечественной войны, мало и неохотно рассказывается о битве советских войск под старинным русским городом Ржевом. Между тем под Ржевом полегло более двух миллионов человек – больше, чем под Сталинградом или в иных сражениях великой войны. Вину за такие огромные потери многие возлагали на Верховного главнокомандующего Сталина, обвиняя его в неумелом руководстве армией и стратегических просчетах.Однако время делает свою работу. Открытие архивов КГБ-ФСБ дало возможность понять и оценить триединый стратегический замысел советского командования: операции «Монастырь», «Уран», «Марс».


Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Однако любой историк в своих исследованиях обращается к альтернативной истории, когда дает оценку описываемым персонажам или событиям, реконструирует последствия исторических решений, поступков, событий, образующих альтернативу произошедшему в реальности. Тем не менее, всерьез заниматься альтернативной историей рискуют немногие серьезные историки.И все же, отечественная история предлагает богатейший материал для альтернативных исследований, ведь даже само возникновение нашего государства на бедных и холодных равнинах северо-востока Европы, да еще и с центром в ничем не примечательном городке, выглядит результатом невероятного нагромождения случайностей.


Кельты анфас и в профиль

Из этой книги читатель узнает, что реальная жизнь кельтских народов не менее интересна, чем мифы, которыми она обросла. А также о том, что настоящие друиды имели очень мало общего с тем образом, который сложился в массовом сознании, что в кельтских монастырях создавались выдающиеся произведения искусства, что кельты — это не один народ, а немалое число племен, объединенных общим названием, и их потомки живут сейчас в разных странах Европы, говорят на разных, хотя и в чем-то похожих языках и вряд ли ощущают свое родство с прародиной, расположенной на территории современных Австрии, Чехии и Словакии…Книга кельтолога Анны Мурадовой, кандидата филологических наук и научного сотрудника Института языкознания РАН, основана на строгих научных фактах, но при этом читается как приключенческий роман.


Над Огненной Дугой. Советская авиация в Курской битве

В преддверии Курской битвы перед ВВС Красной Армии были поставлены задачи по завоеванию полного господства в воздухе, изгнанию люфтваффе с поля боя и оказанию эффективного содействия наземным войскам в разгроме врага. Итог ожесточенных двухмесячных боев, казалось бы, однозначно свидетельствовал: поставленные перед «сталинскими соколами» цели были достигнуты, небо над Огненной Дугой осталось за советской авиацией. Однако подлинная цена этой победы, соотношение реальных потерь противоборствующих сторон долгое время оставались за рамками официальных исследований.Как дорого обошлась нам победа? Какова роль люфтваффе в срыве попытки Красной Армии окружить орловскую и харьковскую группировки вермахта? Стало ли сражение над Курской дугой переломным моментом в ходе воздушного противостояния на советско-германском фронте? На эти и на многие другие вопросы вы найдете ответы на страницах этой книги.


Иностранные известия о восстании Степана Разина

Издание завершает публикацию всех важнейших зарубежных материалов XVII в. о восстании С. Разина, остававшихся еще не опубликованными. (Первый выпуск — «Записки иностранцев о восстании С. Разина». Л., «Наука», 1968). В сборник вошли: брошюра о восстании, изданная в Лондоне в начале 1671 г., диссертация о Разине, защищенная и изданная в Германии в 1674 г., отклики на восстание западноевропейской прессы 1670–1671 гг. и записки Кемпфера о персидском походе Разина.Материалы комментированы и сопровождены источниковедческими статьями.Издание рассчитано на широкий круг читателей: учителей, студентов аспирантов, научных работников.