Занимательное литературоведение - [59]
СТРАСТИ В КАЛАБУХОВСКОМ ДОМЕ
(За страницами булгаковского "Собачьего сердца")
Пес холодный – пес безродный…
Ал. Блок, "Двенадцать"
1.Старые знакомые
Начинается наше знакомство однажды ночью в коммуналке на Тверском бульваре. Укрывшись за шкафом, чтобы не будить жену и сынишку, я читаю на белой эмали холодильника "Саратов" расплывающийся текст. Почему так? Потому, что мне на двое суток дали микрофильм с запрещенным Булгаковым. То есть, вообще-то он уже не запрещенный, Булгаков. Еще в студенчестве прочитаны "Жизнь господина де Мольера", "Белая гвардия" и "Записки юного врача" в синеньком однотомнике. Потом был "Театральный роман", проглоченный в случайно попавшемся под руку журнале. И главное – сшитый из выдранных листов двух номеров "Москвы", ноябрьского и январского, роман о пророке, дьяволе, довоенной Москве, несчастных и счастливых влюбленных, потешных писателях, чиновниках, гэпэушниках и неукротимой парочке Бегемот-Коровьев. Добрые люди, кто при чеках, могут уже купить в "Березке" толстенький томик с полным текстом, где есть про пожары в "Торгсине", полузабытом предшественнике этой самой "Березки", и в доме Герцена, что в ста метрах от нашего подъезда, сразу за Театром имени Пушкина. А во МХАТе, новое здание для которого строится напротив нас через бульвар, пару раз в месяц – возобновленные "Дни Турбиных". Молодые актеры Абдулов и Борзунов в пересменку выходят вечерами на сцену с николкиной гитарой и поют песенку о летних съемках и веселых юнкерах.
Но вот такого в продаже не найти, даже и за внешпосылторговские чеки. Белый критик в предисловии к рижскому изданию 35-го года заверяет своих читателей-эмигрантов, что булгаковские повести – "лучший способ понять фантастичность советской жизни". Мечется по крыше, в бесплодной надежде спастись от наваждения, делопроизводитель Главцентрбазспимата, чуковской сказочной толпой надвигаются на столицу огромные страусы, крокодилы, удавы и московские улицы панически пустеют с запада на восток, как в рассказах переживших про шестнадцатое октября сорок первого. Воскресший Павел Иванович Чичиков дурит комиссаров, как дурил николаевских провинциальных служак, Аннушка первый раз в своей жизни мыслит: "Люди мы темные. Учить нас надо, дураков…", китаец-пулеметчик за мгновение до смерти вспоминает красивое русское слово "премиали". И наконец, в третьем уже часу, после того, как раз десять приходилось выключать детский, никак не рассчитанный на такое интенсивное и нестандартное использование, фильмоскоп и стирать со стеклышка капли конденсата… Вой вьюги в подворотне на Пречистенке, боль и тоска пропадающего ошпаренного пса и божественное явление господина в шубе с кульком колбасных обрезков. И на одном дыхании до конца, до последнего преданного взгляда Шарика на мурлыкающего из "Аиды" человека. С тех пор и живут вместе с Робинзоном, Тилем, Воландом, Базаровым, Йозефом Швейком, Остапом Бендером и еще парой десятков таких же вечных спутников насмерть впечатанные в сознание, да, наверное, уже и в подсознание тоже, эти двое – пес и профессор.
А потом еще был фильм. Я, вообще говоря, насчет кино и телевизора не очень, тем более, что все предыдущие булгаковские экранизации, кроме разудалого гайдаевского "Ивана Васильевича" и гениальной, совершенно антологической, сцены игры в девятку Евстигнеева и Ульянова… "Ты азартен, Парамон!", как-то не особенно отложились. Да и на Таганке… Все это очень мило, и условно голая Нина Шацкая на маятнике над зрительным залом, и забавные хулиганские выходки Славиной-Азазелло… но у Любимова бывает и покруче. А это – две серии перестроечного фильма – улеглось в девятку. И типажи, и псина, и монтаж с хроникой, и музыка, и великолепный Преображенский-Евстигнеев. И момент выхода на экран.
Мы-то как раз дня за два до того делили хорошую премию за внедрение на самотлорском газлифте. Я завлаб, руководитель работ – естественно, что имею желание стимулировать именно тех, кто крутил вентили, отбирал пробы и протаптывал тропинки в снегу. Но – демократия! Тем более, я и сам пишу в нижневартовской городской газете статейки в "межрегиональном" духе и вот только стал кандидатом в совет трудового коллектива филиала – так надо быть последовательным. Собрал я своих трудящихся, начали обсуждать. А профоргом у нас была такая Светочка Самигуллина, хорошая старательная девушка, волжская татарка родом из Ферганы. Вот она и вышла с контридеей – поделить поровну на всю лабораторию, в смысле, пропорционально окладам. Переговорила ведь она меня, трудящиеся почти все за нее. Я, конечно, могу и теперь сделать, как считаю нужным – но как-то плохо вяжется с привычным образом демократа и чуткого руководителя. А-а, хрен с вами! Ваш верх! Всего-то и позволил себе, что в заключение двухчасовой тяжбы сказать: "Я, конечно, против, но большинством голосов прошла модель Самигуллиной-Шарикова. Так, значит, и будем делить". То-то она на меня дулась после того, как в субботу-воскресенье все посмотрели кино и познакомились с персонажами. Надо к этому сказать, что за последовавших два года моего председательства в избранном невдолге СТК таких я насмотрелся трагедий и сражений по разделу премий, путевок и дефицита – не только нам со Светкой, но, пожалуй, и Шарикову со Швондером выжить было б непросто.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Константин Михайлович Базили, популярный в русских литературных кругах 30-х годов XIX в. автор «Очерков Константинополя», видный дипломат, друг Н. В. Гоголя, пожалуй, меньше всего известен своими трудами о Сирии (вслед за автором мы употребляем здесь историческое понятие «Сирия», имея в виду современные территории Ливана и Сирии). А между тем работы Базили о Сирии оставили значительный след в науке. Его книга «Сирия и Палестина под турецким правительством» была одним из первых в мировой литературе трудов по Новой истории Сирии, Ливана и Палестины.
В изданиях, посвященных истории Великой Отечественной войны, мало и неохотно рассказывается о битве советских войск под старинным русским городом Ржевом. Между тем под Ржевом полегло более двух миллионов человек – больше, чем под Сталинградом или в иных сражениях великой войны. Вину за такие огромные потери многие возлагали на Верховного главнокомандующего Сталина, обвиняя его в неумелом руководстве армией и стратегических просчетах.Однако время делает свою работу. Открытие архивов КГБ-ФСБ дало возможность понять и оценить триединый стратегический замысел советского командования: операции «Монастырь», «Уран», «Марс».
История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Однако любой историк в своих исследованиях обращается к альтернативной истории, когда дает оценку описываемым персонажам или событиям, реконструирует последствия исторических решений, поступков, событий, образующих альтернативу произошедшему в реальности. Тем не менее, всерьез заниматься альтернативной историей рискуют немногие серьезные историки.И все же, отечественная история предлагает богатейший материал для альтернативных исследований, ведь даже само возникновение нашего государства на бедных и холодных равнинах северо-востока Европы, да еще и с центром в ничем не примечательном городке, выглядит результатом невероятного нагромождения случайностей.
Из этой книги читатель узнает, что реальная жизнь кельтских народов не менее интересна, чем мифы, которыми она обросла. А также о том, что настоящие друиды имели очень мало общего с тем образом, который сложился в массовом сознании, что в кельтских монастырях создавались выдающиеся произведения искусства, что кельты — это не один народ, а немалое число племен, объединенных общим названием, и их потомки живут сейчас в разных странах Европы, говорят на разных, хотя и в чем-то похожих языках и вряд ли ощущают свое родство с прародиной, расположенной на территории современных Австрии, Чехии и Словакии…Книга кельтолога Анны Мурадовой, кандидата филологических наук и научного сотрудника Института языкознания РАН, основана на строгих научных фактах, но при этом читается как приключенческий роман.
В преддверии Курской битвы перед ВВС Красной Армии были поставлены задачи по завоеванию полного господства в воздухе, изгнанию люфтваффе с поля боя и оказанию эффективного содействия наземным войскам в разгроме врага. Итог ожесточенных двухмесячных боев, казалось бы, однозначно свидетельствовал: поставленные перед «сталинскими соколами» цели были достигнуты, небо над Огненной Дугой осталось за советской авиацией. Однако подлинная цена этой победы, соотношение реальных потерь противоборствующих сторон долгое время оставались за рамками официальных исследований.Как дорого обошлась нам победа? Какова роль люфтваффе в срыве попытки Красной Армии окружить орловскую и харьковскую группировки вермахта? Стало ли сражение над Курской дугой переломным моментом в ходе воздушного противостояния на советско-германском фронте? На эти и на многие другие вопросы вы найдете ответы на страницах этой книги.
Издание завершает публикацию всех важнейших зарубежных материалов XVII в. о восстании С. Разина, остававшихся еще не опубликованными. (Первый выпуск — «Записки иностранцев о восстании С. Разина». Л., «Наука», 1968). В сборник вошли: брошюра о восстании, изданная в Лондоне в начале 1671 г., диссертация о Разине, защищенная и изданная в Германии в 1674 г., отклики на восстание западноевропейской прессы 1670–1671 гг. и записки Кемпфера о персидском походе Разина.Материалы комментированы и сопровождены источниковедческими статьями.Издание рассчитано на широкий круг читателей: учителей, студентов аспирантов, научных работников.