Занимательное литературоведение - [20]

* * *

Анненков, если помните, сидит уже в китайской яме, так что наш Андрей Степанович Бакич остался единственным Главным Буржуином на весь Восточный Туркестан. Синекурой это не было, генерал оказался в условиях, которые легко могли привести в отчаяние. Его собственная оценка хорошо видна в телеграмме, отправленной им в Харбин незадолго до конца "эмильского сидения":

Нужна ли моя организация вопрос за неполучением перевода выходом средст вынужден всех распустить тчк если не нужны зпт просите передать ту местность зпт где могут найти работу 1300 офицеров 4500 солдат семействами тчк ответ нужен возможно скорее принятия решения тчк

Без ответа.

* * *

За полгода до этого прозвучал еще один револьверный выстрел, лично коснувшийся нашего героя.

Застрелилась его подруга. Не будем ханжами, не попрекнем Андро тем, что кроме законной жены Ольги Константиновны, которая нынче с детьми в Никольске-Уссурийском, у него еще за время Гражданской войны образовалась и Ольга Федоровна Якименко, зубной врач из Сызрани, как в песне – "бежéнка из-под Самары". Все – люди, а в данном случае даже некому сказать ту самую сталинскую шутку насчет "Завидовать будем!"

Завидовать некому, у его прямого начальника Дутова, как уже мы упоминали, тоже в кибитке от самого Урала едет скуластая казачка Александра Афанасьевна Васильева, а законная жена эвакуировалась в Красноярск. Ну, на следующей и уж самой верхней должностной ступени Верховный Правитель А. В. Колчак, жена его Софья Федоровна с 16-го года с сыном живет в Париже, а о любви Колчака и Анны Тимиревой написано за последние годы так много – проза, стихи, романсы, пьесы, киносценарии, мюзиклы… нет разве что балета. Да и то потому, вероятно, что давно уже существует советский балет А. Петрова с двумя названиями "Иркутская история" и "Ангара", каждое из которых звучит для колчаковской темы жутковато.

Конечно, рядовой казак или солдат Оренбургской армии себе такого позволить, как правило, не мог, но и у красных, и у белых комсостав разделял все же не все лишения с массой, что, может быть, отчасти и укрепляло его, комсостава, решимость к продолжению борьбы. Как писал чуть позже немецкий поэт Берт Брехт:

Все сердца горят единым чувством,

Но в котлы заложен разный харч.

* * *

Ольга Федоровна добралась в бакичевской кибитке от Сызрани до беженского лагеря на Эмиле. Мне тоже трудно представить себе эту жизнь в кибитках и землянках на краю степи и пустыни, но тому, кто помоложе, кто не застал "третий трудовой семестр", стройотряды, целину, кто не жил в палатках или вагончиках посреди бескрайнего и полупустого Казахстана совсем, наверное, трудно представить скрипящую на зубах пыль, сводящий с ума нескончаемый ветер, сухую траву на потрескавшейся земле, полувысохшие озерки на месте, где весной текла речка. Может нравится и эта земля – но тогда ее надо любить, а пришедшему поневоле… спросите у тех, кому пролетарская юстиция определила не Колыму, а Карлаг.

Конечно, отсюда рвались, кто куда мог. Упомянутый выше Сергей Хитун вспоминает полвека спустя в благополучной Калифорнии:

Через два месяца после перехода китайской границы Бакич издал приказ о демобилизации. Стали образовываться группы с тем или иным маршрутом. Интендантство выдавало выбывавшим муку и сахар, а также лошадь из армейских табунов, которые были на подножном корму в степях.

Первая группа демобилизованных собиралась двинуться в Индию, через Кульджу, Кашгар и Пешавер; вторая, наиболее многочисленная, стремилась назад, в Россию, через Зайсан. Но получив сведения, что около ста офицеров расстреляны большевиками в Сергиополе, она распалась. Третья группа наметила маршрут Шара Сумэ, Кобдо, Улясутай и Урга с тем, чтобы после отдыха в столице Монголии, Урге, продолжать путь в полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги куда большевики войти не могли. К этой группе я и присоединился.

Он-то лично сумел с великими трудностями, проехав пол-Монголии на верблюде, через страшную китайскую тюрьму в Урге, откуда его освободила Азиатская дивизия Унгерна, через службу у самого барона в автоотряде, каким-то чудом выжить и добраться до вожделенного Харбина. Но для абсолютного большинства такая дорога была не по силам.

* * *

А Бакичу просто невозможно уйти одному, бросив людей, которыми он командовал, которых он привел к этому лагерю под Чугучаком. Его демобилизация не касалась. Тем более – он теперь генерал-лейтенант, как сообщил в письме Александр Ильич Дутов. Оставался он, оставалась и его спутница. Но у него – какая ни на есть, а каждодневная работа, переписка с китайскими властями, с Дутовым, сочинение воодушевляющих приказов с скором конце Советской власти, осмотр поселка и дача указаний личному составу о необходимости чистки сапог, у кого еще есть. Беседы с жалобщиками и разносы виноватых.

А у нее – ничего. Даже нормальной бабьей радости посплетничать о мужчинах, о других девицах и тетках, о поселковых происшествиях у нее нет – нет для нее в поселке собеседниц, равных по рангу ихних мужей. Она подруга Самого Главного. Я, знаете ли, видал такое, только что не в беженских, а в северных промысловых поселках, да, бывает, что и на Большой Земле. Вот у нас тоже был директор института, так его жена… но тут большой ресурс составляет участие в управлении мужниным учреждением. Лясы с подружкой вполне заменяются конфиденциальным разговором с ученым секретарем о возможных интригах против руководства и путях их обезвреживания. То-то мой отец, когда они с мамой поженились, сразу ее честно предупредил, что хоть он и директор, но она никогда директрисой не будет. Она, правда, и не претендовала, в отличие от многих других начальнических жен.