Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма - [42]

Со времен выхода в свет произведений «Король Золотой Реки» (Джон Раскин, 1841) и «Принцесса и гоблин» (Джордж Макдональд, 1871) элементы сверхъестественного сделались неотъемлемой частью сюжетов фэнтези. Средневековые, мистические, легендарные и фольклорные герои были призваны стать примером для подражания у детей. Такие персонажи, как Алиса («Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла), Венди («Питер Пэн» Джеймса Мэтью Барри) и Дороти («Волшебник из страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума), обусловили восприятие фэнтези как детской литературы, что выразил К. С. Льюис в исследовании «О вкусах юношества». Тесная связь жанра фэнтези со сказкой предопределила антропоцентричную, гуманистическую интерпретацию произведений Толкина, несмотря на то что персонажи его волшебного мира прекрасно обходятся без людей. Толкин стал первым литератором, сделавшим главных действующих лиц нелюдьми, хоббитами, в книгах, ориентированных скорее на взрослую, чем на детскую читательскую аудиторию.

Монстр: новый эстетический идеал

Вампир — герой нашего времени?

«А на какой полке в вашем магазине издания Библии?» — «В разделе „Бестселлеры“. Сразу справа от романа „Сумерки“». Шутки шутками, но даже роман Стефани Майер (2005), переведенный на тридцать семь языков, нельзя считать непревзойденным рекордом популярности в этом жанре. На мировом рынке с ним успешно конкурируют другие вампирские саги — например, «Дневники вампира» (серия романов, автор — Л. Дж. Смит; авторы сценария и продюсеры телевизионной многосерийной версии — Кевин Уильямсон и Джули Плек, 2009) и телесериал «Настоящая кровь» (Алан Болл, 2008). По мнению Дэвида Пантера и Гленнис Байрон, «ни один другой монстр не может сравниться с вампиром — настолько этот образ долговечен, широко распространен и метафоричен»[380]. Для того чтобы оценить размах увлеченности вампирской тематикой, надо учесть, что соответствующая субкультура стремительно разрастается; здесь и ролевые игры, и невероятно популярные тематические интернет-сайты[381]. Американские и российские подростки выплескивают свои бурные эмоции на вампирских форумах: «Вот бы стать вампиром!»[382] Некоторые исследователи склонны даже считать, что жанр ужасов уже превращается в некоторую форму новой религии[383]. Российская публика так же увлечена вампирскими сагами голливудского производства, которые гораздо более популярны, чем вампиры, сделанные в России. Российская субкультура поклонников вампиров возникла в результате вампирского бума в англо-американской литературе и кинематографе, и она мало чем отличается от американской. Различий в вампирских сайтах по обе стороны Атлантики очень мало. На внешние рынки постсоветская вампирская продукция попадает редко. Так что «Ночной дозор» (1999) Сергея Лукьяненко скорее исключение, чем правило: после беспрецедентного успеха в России появился перевод на английский. Но такое весьма скромное присутствие российских текстов за рубежом не очень удивляет.

Как известно, вампирские истории, происхождение которых в западноевропейской литературе изучено досконально, никоим образом не являются постсоветским, советским или даже русским изобретением. Что касается России, то повесть «Упырь» (1841), принадлежащая перу графа А. К. Толстого, стала первым произведением русской прозы о вампирах. Однако в данном случае вряд ли можно говорить о каких-либо фольклорных истоках; напротив, эта история — своеобразный отклик на растущую популярность вампирской тематики в Западной Европе, особенно в Англии и Франции. Более раннее произведение А. К. Толстого на эту тему — рассказ «La Famille du Vourdalak» («Семья вурдалака», 1839) — было написано и опубликовано на французском языке, перевод на русский появился значительно позже. Но и до Толстого образы вампиров, представленные в таких произведениях, как «Гяур» (лорд Байрон, 1813), «Кристабель» (Сэмюэл Тэйлор Кольридж, 1816), «Вампир» (Джон Полидори, 1819) и «Мертвая возлюбленная» (Теофиль Готье, 1836), были широко известны читателям в России, которым не приходилось долго ждать появления переводов этих английских текстов; воспринимали эти истории с энтузиазмом[384].

Что же касается русской литературы и искусства, то вампирская тематика в XIX–XX веках продолжала оставаться на периферии, упоминания об этих существах лишь изредка встречались в прозе и поэзии. Характерный пример — небольшое стихотворение А. С. Пушкина «Вурдалак» (1835). Это юмористическая миниатюра повествует о том, как испуганный мальчик по имени Ваня ночью на кладбище принял пса за вурдалака («…съест упырь меня совсем!..»). В конце 1830‐х годов прогрессивная общественность во главе с литературным критиком В. Г. Белинским (1811–1848) рассматривала основное предназначение литературы как борьбу за привнесение в Россию западных демократических свобод. В силу этого характер русской прозы XIX века в основном определяли представители Натуральной школы. Поэтому вампиры были не в моде, за исключением переложения фольклора, в частности, ранним Гоголем.

После публикации романа Брэма Стокера «Дракула» в 1897 году в Западной Европе начался новый подъем готического романа, но он мало сказался на российской культуре. В частности, перевод «Дракулы» на русский появился более чем десять лет спустя после его первой публикации. Даже под влиянием декаданса русские литераторы не спешили сочинять истории о всяческой нежити. Недотыкомка в «Мелком бесе» Федора Сологуба был все-таки бесом, то есть вполне подпадал под объяснение христианскими догматами. Непродолжительное возрождение интереса к готике в основном на страницах дешевой периодики (о котором речь шла выше) в преддверии большевистского переворота также мало повлияло на литературный процесс