Занавес упал - [18]

В голове что-то щелкнуло, и Артур, к своему ужасу, услышал ехидный голос бывшего приятеля:

— Тебя никто не найдет. Не надейся.

Фролов всегда говорил чуть насмешливо, даже если разговор шел о серьезных вещах. Странный стиль речи, который был показателем его природной сути — ехидной, пронырливой.

Артуру понадобилось с десяток секунд, чтобы сообразить: голос прозвучал в его воображении. Мертвые журналисты не разговаривают! Всего лишь злая шутка мозга и не более того. Но после нее остался мерзкий, замешанный на первобытной жути осадок. Артура бросило в жар, темнота в тоннеле больше не казалась безобидной.

Чувствуя, как разрастается паника, он включил фонарик. Рука дрожала, на поверхности трубы заплясали тени, но там дальше… а дальше был завал, как в другом конце трубы: куски бетона, из которого торчала арматура, земля. Тупик. Предсказуемый тупик.

Артур выключил и убрал в карман фонарик. Паника стихала. Двигаться больше не хотелось, неожиданно накатила дикая усталость, будто вид завала вытянул все силы. В голове снова прозвучал голос журналиста — тихий, как далекое эхо: «Не надейся…» И Артур с тоской подумал, что мертвые все же могут говорить здесь, в железобетонной могиле. Не сойти бы с ума, дожидаясь, пока его найдут.

Колотилось сердце, в голени пульсировала боль, монотонно жужжали мухи. Артур прикрыл глаза и увидел озеро в окружении высоких стройных сосен. Вода — чистая-чистая, в ней отражались плывущие по голубому небу облака. Ему было тринадцать, когда они с матерью провели возле этого озера в Карелии целый день. От прозрачной хрустальной воды веяло прохладой. Рыба плескалась.

Боже, как же хотелось пить! Даже слюны во рту не осталось…

Артур встрепенулся, распахнул глаза. Послышалось или он действительно только что слышал какой-то странный звук? Снова шутка мозга?

Но вот опять… кашель? Это кашель! Звук, приглушенный расстоянием.

Пополз к лучам света, порывистыми движениями подтягивая тело и лихорадочно внушая себе, что множество людей кашляют, не только Волк.

— Помогите-е! — хрипло заорал. По трахее и пересохшей глотке будто песочная буря промчалась. — Эй! Я здесь, внизу! Помогите-е!

Ослепленный надеждой, он едва не наполз на труп, ладонь все же коснулась головы журналиста. И плевать, сейчас было не до брезгливости, ведь там наверху…

А наверху раздался смех — писклявый, мерзкий. Именно так смеялся Свин. Артур застыл, чувствуя, как гаснет надежда. Щуря глаза, он глядел на поддон, лучи света падали на его изможденное лицо.

— Чего разорался? — послышался веселый голос Свина. — Знаем, что ты внизу, где же тебе еще быть-то?

Глаза защипало от подступивших слез, и Артур зажмурился, а когда разомкнул ставшие вдруг тяжелыми веки, поддона наверху уже не было. В круглом проеме, на фоне ослепительного неба, маячили два темных силуэта.

— Как ты там, освоился? — с притворным участием спросил Виктор. — А мы вот решили к тебе в гости заглянуть. Проведать старого приятеля, так сказать.

Свин хихикнул.

— Дружеский визит.

— Вытащите меня отсюда! — завопил Артур. — Я не должен здесь быть! — Голос резко стал плаксивым: — Пожалуйста, я ведь отдал вам деньги. Это… это все неправильно.

— У нас свои правила, богатый мальчик. — Виктор присел на корточки. — Вот скажи мне, ты заслуживаешь наказания за то, что сделал, а? Ну, знаешь, там, око за око, зуб за зуб и прочая хрень… Ты ведь соучастник убийства.

— Да, заслуживаю! — с обидой выкрикнул Артур. — И я за все расплатился!

Он не понимал, как эти отморозки вообще смеют его судить. На их руках наверняка немало крови — смердящее доказательство в виде журналиста лежало рядом. Они меньше всего подходили на роль борцов за справедливость. Садисты, по которым психушка плачет.

— Ух ты. — Виктор улыбнулся и кинул в колодец камешек. — В твоем голосе такая уверенность. Деньги как плата за грех? Все просто, верно? Для тех, чьи жопы привыкли к золотым унитазам, всегда все просто. Знаешь, в чем между нами конкретная такая разница, Артур Аркадьевич? Я за свою жизнь сделал много всякого дерьма, и вонь от него преследует меня, не позволяет забывать. И это правильно, так и должно быть. Как только забуду, превращусь в равнодушного мудака. Ты же свое дерьмо похоронил, а на могилку положил «дипломат» с баблом. Вони нет, и ты со спокойной совестью говоришь, что за все расплатился? Уверен, если бы мы вчера отпустили тебя домой, ты уснул бы сном праведника. И тебе никогда не приснилась бы мертвая Тамара. Что называется — подкупил собственную совесть, чтоб не мучила, сука драная. — Он вздохнул, бросил в колодец еще один камешек. Тот упал на живот журналиста. — Бесишь ты меня, мажор, ей-богу, бесишь. Пуп земли, мать твою. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, ты побрезговал бы мне руку подать.

Артур решил ничего не отвечать на эту чушь. Понимал: с этими уродами невозможно найти общий язык и договориться, хотя что-то внутри настойчиво подталкивало к тому, чтобы молить о пощаде, оправдываться, уверять.

Виктор поднялся, сунул в рот сигарету, прикурил. Артур с тоской глядел, как в круглом окошке клубился дым.

— Жаль журналюшка шею свернул, — заявил Виктор после очередной жадной затяжки. — Он был забавный тип. Черт, да он мне даже нравился. — Рассмеялся, сплюнул и продолжил: — И знаешь, мажор, он ведь всю свою вину пытался на тебя свалить. И это было так предсказуемо.