Занавес, господа! - [4]

— Ну а Потоцкий?

Варвара вновь посмотрела на неподвижное тело и вновь вздохнула.

— Глебу через месяц 38 лет должно было исполниться. Он из Москвы приехал, там учился, женился, развелся, но детей нет. Первые четыре, года, прямо перед Валерией, был завлитом в драмтеатре, где и познакомился с Верой Аркадьевной. Потом работал в газете в отделе культуры, а затем ушел на вольные хлеба. Он считается очень грамотным критиком, его охотно печатают, в том числе центральные издания. Правда, он нередко довольно хлестко писал, но ведь это не повод, чтобы убивать.

— Как знать…

Я подумал, что теперь Потоцкий уже никого критиковать не станет. Равно, как и хвалить. Мертвые, известное дело, молчат. Но могут кое-что показать.

Я нагнулся над Потоцким, приподнял его голову — чуть полноватое лицо с уже наметившимися залысинами искривилось гримасой испуга. Под левым глазом едва проступала желтизна — наверное, она была незаметна, покуда лицо не стало мертвенно бледным. На тыльной стороне ладони с растопыренными пальцами виднелась совсем свежая ссадина.

— Такое впечатление, будто он кого-то или что-то крепко ударил, — сказал я.

— Не исключено, — согласилась Варвара. — Однако никаких других признаков борьбы. Опять же, если учесть, что умер он мгновенно… Сергей Павлович считает, что, скорее всего, мгновенно.

Я осмотрел одежду Глеба и обшарил карманы. Кроме носового платка, ключей и портмоне в брюках — ничего. Взял его руку с зажатым кулаком и разогнул пальцы. На ладони лежал маленький скомканный клочок газетной бумаги. Я разгладил клочок на колене и прочитал: "ДРОФА" предла" — окончание оторвалось, но и так было ясно, что пресловутая "ДРОФА" что-то предлагает.

— Похоже на рекламу.

— Похоже, — кивнула Варвара, взяла у меня обрывок и принялась внимательно рассматривать обратную сторону.

— Здесь какой-то текст, но ничего не понятно. Может, это вообще ничего не значит.

— А, может, значит. Ведь зачем-то это оказалось в его руке.

Мы пытались за что-то зацепиться. Правда, зацепка была слишком маленькая и неразборчивая. Следовало поискать что-нибудь еще. Но вот что?

Я огляделся по сторонам. Большая кухня, обставленная далеко не новой, но добротной мебелью. Шкаф-пенал, два навесных шкафчика, высокие табуретки, стол у окна, у мойки тумба, по старинке обитая сверху жестью. Над мойкой, почти под потолком, висели большие часы в красивом футляре, закрывающемся на изящный крючок в виде змейки. Противоположную стену украшала графическая картина: олень, обвитый виноградной лозой.

— Картину написал Виктор Хан, а часы старые, еще от деда Сергея Павловича. Они давно не ходят, но футляр очень красивый, — пояснила Варвара.

Да, красивые. Кто спорит? Умершие часы рядом с умершим человеком. Ну и ассоциации…

— Надо позвонить Ивану, — сказал я, имея в виду, разумеется, Ивана Земцова из городского управления уголовного розыска. Только ему я мог доверить свою подругу и ее непутевую компанию. С Иваном сохранились старые добрые отношения — в отличие от некоторых других бывших коллег, косо смотрящих на частных детективов.

— Домой? — уточнила Варвара.

— Да уж, наверняка. Ну ничего, простит.

Иван, конечно, простил, хотя его также, как и меня, оторвали от сна накануне выходного дня. Он в суровом молчании выслушал информацию, но, поскольку был суров всегда, это ничего не значило.

— Ладно, ждите, — пробурчал Земцов и добавил: — Влипли, пинкертоны.

Но последние слова тоже ничего не значили. Если иметь в виду дурные намеки.

— Тебе рассказать, как тут все было? — спросила Варвара, когда я положил трубку.

— Не трать заранее пыл, дождись Земцова. По поводу "влипли" Иван отчасти прав: объективно ты такое же подозреваемое лицо, как и все остальные. Кстати, об остальных. Пойдем, познакомишь. А то наше уединение уже становится неприличным.

Действительно, пора было познакомиться не только с мертвецом.

В большой комнате так ярко горел свет, что это лишь подчеркивало сумрачность царящей атмосферы. В кресле, ближе к двери, полулежала сдобная булочка — пухленькая женщина с нежными щечками, слегка надутыми губками и светлыми волосами, напоминающими взбитые сливки. При нашем появлении она чуть вскинула опущенные реснички, из под которых блеснули полные слез голубые глазки, издала полувсхлип-полувздох и вновь отгородилась от внешнего мира сомкнутыми веками.

— Витимова, — шепнула Варвара.

Рядом с Еленой Витальевной на диване в абсолютной неподвижности замер невысокий жилистый мужчина, чье желтоватое лицо сильно смахивало на восковою маску, впрочем, как и он сам на восковую фигуру. Лишь его взгляд, очень быстрый и цепкий, не оставлял сомнений, что это живой человек. На мое приветствие он откликнулся коротко, почти не раскрывая рта:

— Виктор Хан.

За большим столом с остатками недоеденного торта и недопитого чая сидели сухощавая, коротко стриженая шатенка, напоминающая строгую учительницу, и флегматичного вида мужчина, который заметно утратил стройность фигуры, зато приобрел близорукость. Женщина посмотрела на меня с критическим прищуром и кивнула, а мужчина поправил старомодные очки в роговой оправе и вяло представился: