Занавес, господа! - [6]

— Кардиологи! — Марина Ивановна не скрывала раздражения. — Следуя твоей логике, вы должны были пырнуть его ножом в сердце.

— Все равно мы самые подозрительные! — не сдавался Костя.

Струева скривила тонкие губы — они совсем превратились в ниточки.

— Марина права, — поддержал жену Евгений Борисович. — Не надо ничего фантазировать. Ты только все еще больше запутаешь. Никто из нас никогда ничего подобного не подумает на тебя и Сергея Павловича. — Он устало вздохнул. — Я, например, так и скажу.

В этот момент в комнату вошла Вера Аркадьевна — бледная, но спокойная. Марина Ивановна птицей взметнулась над стулом и, преградив Косте путь к двери, бросила через плечо:

— Пойду я. А заодно предупрежу этого милиционера, что среди нас есть легкомысленный фантазер, который наводит тень на плетень. — Она швырнула в Костю гневный взгляд. — И ставит под удар уважаемого человека!

— Я вовсе не… — Возглас Поспелова оборвала хлопнувшая дверь. — Я только изложил возможную версию милиции. Мы ведь должны быть ко всему готовы. Ведь так?

Он явно ждал если не одобрения, то уж по крайней мере понимания. Но напрасно.

— Ваши намерения, конечно, вполне благородны, — решил вступиться за Костю я, — но не пытайтесь додумывать за милицию. Пусть она думает сама.

— А вы? Вас же для чего-то сюда пригласили?

Наконец-то я вновь услышал голос Валерии, но это не доставило мне радости — интонация не располагала.

— Я — частное лицо.

— Нас здесь и так достаточно много частных лиц, — произнесла Валерия с холодной иронией.

Марина Ивановна также стремительно вошла в комнату, как и вышла, полоснула взглядом Костю и демонстративно уселась к нему спиной.

— Иди, Женя, — не просто сказала, а почти приказала она мужу. — Вряд ли ты расскажешь что-нибудь новое, но этот Земцов намерен пообщаться с каждым.

Евгений Борисович поправил очки, вздохнул и неспешно направился к двери. Марина Ивановна посмотрела ему вслед, словно это был ребенок, только что научившийся ходить и в любую минуту готовый растянуться на полу.

Вновь зависшую тишину разорвали на части внезапные рыдания. Елена Витальевна Витимова терзала платок, трясла головой, и ее светлые букли метались в разные стороны. Кавешниковы бросились к ней. Вера Аркадьевна обхватила ее за плечи, Сергей Павлович сжал запястье — то ли из опасения, что в приступе терзания она выцарапает себе глаза, то ли из намерения пощупать ее пульс.

— Я этого не вынесу!.. Не вынесу!.. Какой ужас!.. — причитала Елена Витальевна.

И тут все пришло в движение. Поспелов засуетился около Кавешникова, Марина Ивановна кинулась наливать воду, Валерия принялась чем-то обмахивать лицо Витимовой и даже Виктор Хан, не трогаясь, впрочем, с места, начал бормотать что-то утешающее.

Евгений Борисович вернулся, когда Елена Витальевна уже малость успокоилась. Он удивленно оглядел присутствующих и растерянно уставился на Витимову. Та слабо всхлипнула.

— Отправляйся, Костя, — велела Марина Ивановна, в очередной раз поднося стакан с водой к губам Елены Витальевны. — И без глупостей!

— Командная дама, — шепнул я на ухо Варваре.

— Это уж точно, — кивнула она. — Пойду покурю.

— Я с тобой.

— Неужто? С каких радостей?

— С их полного отсутствия. Уж лучше твой дым, чем этот воздух.

Варварина язвительность была очередным этапом давней позиционной борьбы между ее курением и моей нелюбовью табачного дыма. В принципе я требовал немногое: чтобы она не дымила мне в нос и не курила в нашем общем кабинете. Нос мой она берегла всегда, но кабинет — лишь в моем присутствии. Стоило мне шагнуть за порог, как она тут же принималась отравлять атмосферу. Потом я устраивал очередной разнос, она винилась, и все повторялось сначала.

Я отправился вслед за Варварой, но не для того, чтобы подышать рядом с ней, а потому, что дышать в комнате стало совсем трудно. Все нервничали, все при этом старались изобразить спокойствие — получалась адская смесь. Взрыв же эмоций, устроенный Еленой Витальевной, оставил после себя запах гари. В коридоре у входной двери на маленьком пуфике примостился щуплый сержант, похожий на цыпленка, которого посадили на собачью цепь. При моем появлении он весь напрягся, готовый, по-видимому, грудью закрыть выход на волю. Порыв этот он мог реализовать чисто теоретически — на практике мне достаточно было ткнуть пальцем в его грудь, чтобы сделать в ней дырку. Земцов, вероятно, вел свои беседы в комнате напротив, потому что сержант, зыркнув на плотно закрытую дверь, строго предупредил:

— Сюда нельзя.

— Не буду, — успокоил его я и двинулся по коридору.

— А вы куда? — все также строго спросил сержант.

— Туда. — Я показал рукой в направлении туалета.

— А-а-а… — протянул парень и расслабился. — Вы только на кухню не ходите, занято там.

— Договорились, — пообещал я и тут же направился мимо туалета на кухню.

Здесь соображали на троих — двое незнакомых парней и один вполне знакомый.

— Привет, — устало обронил Марат Грумин и потер вечно красные, как сам утверждал, от постоянного недосыпа, глаза. — Погребецкий, наш человек, — сообщил он, словно выдав мне пропуск в круг посвященных.

— Богачев, — представился один.

— Снежков, — добавил другой.