Замыкающий - [64]

Данилыч ладил таганок и все оглядывался и вверх и вниз. То вдруг, отложив топорик на пенек, беспокойно ходил меж двух осинок и словно принюхивался к чему-то.

– Данилыч, ты не заболел? – спросил Студент.

Дневная радость давно исчезла и у самого Студента, он притомился, ослабел духом и загрустил, но даже в этой дремотной его грусти было что-то уютное и сладостное. Он снова решил, что окончательно влюбился в Ирэн и что настала пора серьезных и жданных перемен в его жизни.

Данилыч чиркнул спичкой, запалил сухую бересту. Огонь взвился упругий, прыгучий, как бесенок. Данилыч погрел над ним багровые от ягоды ладони и вздохнул.

– Я совсем луну не переношу. Ночами так смерть прямо. Глянь, стерва выползла какая. Ни ночь, ни день. Эта дрянь насветит – год болеть будешь.

– Год повышенной активности солнца, – объяснил Студент. – Луна светит отраженным светом.

– Да… да!.. Раньше в такие ночи нечистая сила гуляла.

– А сейчас что же?

– Советская власть отменила ее. Особым указом, не растолковали тебе, что ли?

«Однако вредный старикан, – подумал Студент, – хитрый». Он взял котелок, подался за водой.

– Ты смотри, там тропа звериная плутает. А то уйдешь к черту на кулички, – подсказал ему Данилыч.

Студент не обернулся. В низине у родников пахло смородиной. Раскидистый куст с крупными гроздьями свисал близко над водой; и черна была ягода, зрелая, видать, и вкусная, но Студент пошарил внизу – нет ли моховой смородины, ягоды запашистой, на вид похожей на крыжовник, с удивительным, ни с чем не сравнимым вкусом. Он еще пробовал на просеке княженику, ягоду тоже совсем не знакомую ему и тоже удивительную, и тоже вкусную. Все ему показал Данилыч. Моховой смородины Студент не нашел, отведал черную и запил ее родниковой водой. Зубы заныли, Студент глотнул воздуха, чтобы их согреть. На воде и матовой без блеска траве вспыхивали и гасли прыткие зеленоватые змееныши света. В одночасье вдруг и густо потемнело в лесу, а просеку высветило, и, вглядываясь в нее, он понял, что это, скорее, не просека, а брошенная старая дорога. Середка была протоптана до песка и не заросла травой. Такой же свет змеился по обочинам дороги. Показалось, что где-то рядом кто-то затаенно вздохнул. Студент с силой грохнул котелок о воду, так что поднялись песчинки со дна, еще раз оглянулся на дорогу, на светло мерцающий над ней крепенький черпачок звезд, увидел, как дрожит крошечный лист молодой осинки, и пружинистой мелкой рысцой побежал по тропинке.

Костер за это время стал высоким и жарким. Данилыч взял у него котелок, приладил к таганку и заметил:

– А чего ж смородинки-то не нащипал?

Хотел еще что-то сказать, но, видимо, сильно изменилось лицо у Студента. Данилыч посмотрел ему в лицо, отвернулся и ничего не сказал. Это вдруг покоробило Студента. Его вообще раздражал зоркий, насмешливый взгляд Данилыча. Я, мол, все вижу, все понимаю. И без того Студенту казалось, что весь день кто-то следил за ним. Может, он видел, как я дурака днем валял? Или я трус? Неужели до такой степени?

– А что там за дорога от родников? – спросил он Данилыча.

– Здесь дорог много. В Каменку дорога, в Ключевую… Люди со всех сторон живут.

– Чего же ее бросили?

– А, эту-то. Повыше чуть хутор стоял. До войны ешшо. Видать, хозяин до того злой на людей был, что посередь тайги обосновался. Ну, где ж тут приживешься? Ни магазина, ни больницы. Сеять негде, охотничать не научился. Тогда еще было на кого охотничать. Лет пять пожили, двое ребят у них померли. А орава была – одиннадцать ребятишек. За Тайшетом где-то им разрешили встать. Хутор тут же местные пораскатали. По бревнышку, на свои нужды. – Данилыч вздохнул, полез в свой мешок за чаем.

Студент тоже извлек из горбовика свои припасы, заботливо и аккуратно уложенные матерью. Сыр, ветчина, яйца. Горячий бульон в маленьком походном термосе, пирожки с печенью. На самом дне ароматный белоснежный носовой платочек Ирэн. Он выкрал его на их последнем свидании. Студент поднес его ко рту, понюхал. Здесь, в тайге, платочек не показался таким трогательным и нежно-душистым.

Данилыч зыркнул на платочек и заметил:

– Носовые платки у баб брать – примета плохая.

– А вам-то что? – сорвался Студент.

– А мне-то что? Я и говорю, не бери никогда. Может, правда, а может, нет. Верит народ в приметы.

Студент вскочил, нервно походил вокруг костра. Данилыч заварил чай и снял котелок с таганка.

– Ну и что там, про хутор-то? – с напускным примирением в голосе спросил Студент.

Данилыч словно и не заметил мгновенного раздражения Студента. Он прикрыл котелок газеткой, достал свою кружку.

– Банька там осталась, – просто ответил он.

– Ну и что?

– Дак чего, осталась да стоит. – Он отвернулся от Студента. – Болтали про нее всякое. Мол, завелось там что-то нечистое.

– Это какое – нечистое?

Данилыч вздохнул и не ответил, а Студент пожалел, что спросил с усмешкой.

Данилыч налил в свою кружку чаю.

– Может, бульону? – предложил ему Студент. Тот отрицательно покачал головой, но пирожок взял.

– Чего ж вы сами-то баньку не проведали?

– А я, брат, пока своими руками не попробую, так и слов тратить не буду.

Студент не хотел, но улыбнулся.