Замыкание времени - [6]

Куда, какие звезды нас ведут?

Откуда мы и для чего мы тут?

Чтоб под корой бунтующие соки

Гудели в ритмах мысли и весны!

Когда переплетутся с явью сны —

Все превратится в кованые строки!

14

Все превратится в кованые строки —

Не зря Гефест органы смастерил!

У Аполлона не хватило б сил

Озвучить век, столь гулкий и жестокий.

Не нам перечислять его пороки,

Но нам — не сосчитать его могил.

Мы так же были в нем, как в нас он был.

Мы всем близки и всюду одиноки.

В нас — тьма и свет. В нас — Люцифер и Бог.

В нас, повстречавшись, Запад и Восток

Существованье начинают снова.

Едина плоть — Земля и Океан.

Одну страну сменив на сотню стран,

От ног мы отрясаем прах былого.

15

От ног мы отрясаем прах былого,

И первого свидания не длим:

Иначе всех проглотит «Третий Рим»,

И память не сумеет влиться в слово.

Мы всюду дома, только б на Земле

Нам не грозил цепями призрак дома.

И верою в самих себя ведомы,

Ни свету мы не отданы, ни мгле.

Пускай рядят хоть в шутовской колпак —

Пророк, а не беглец — наш каждый шаг.

Что под ногой? Пустыни сон глубокий?

Листва, присоленная ноябрем?

Все в разум свой мы с жадностью вберем,

Все превратится в кованые строки.

1973 Петербург, Вена, Рим. 

II. СОЛЬ ВАРЯЖСКИХ ВОЛН

«Я пью за варягов, за дедов лихих,

Кем русская сила подъята,

Кем Киев прославлен, кем грек приутих,

За синее море, которое их,

Шумя, принесло от заката!»

(А. К. Толстой) 

* * *

Н. Струве

«Нам внятно все: и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений!»

(А. Блок)

Червленые щиты вдоль борта корабля.

В холщовый парус бьет звон Киевской Софии,

И Новгородская слышна до Византии...

Гуденьем трех Софий озвучена земля.

Ни половецкий свист, ни дикие поля

Не в силах поглотить их голоса живые,

Пока норманнский меч не позабыт Россией —

Волосяной аркан — не мертвая петля!

Псковская звонница не станет минаретом,

И Дао никогда не слиться с Параклетом.

Русь Европейскую — Московской не зови:

Да, мы изнемогли под тяжестью тумана,

Да, мы еще несем проклятье Чингиз-хана,

Но соль варяжских волн гудит у нас в крови!

ПСКОВ

Но вот и Новгорода младший брат.

Довмонтовой стены тяжелый камень.

Высоких контрфорсов мощный ряд,

Что держит многотонными руками

Массив стены, с которой не палят

Уж двести с лишним лет... (Тогда войсками

Был полон город, и последний гром

Здесь грохотал, разбуженный Петром.).

Взгляни с верхушки круглой Кутекромы

На ижицу сливающихся рек,

Забудь про стены, храмы и хоромы,

Запомни только плавных вод разбег,

Да там лесов зубчатые изломы,

Которые и наш неровный век

Переживут... Но сосны-великаны

Не знают ближних леспромхозов планы!

Слияние Великой и Псковы

Заполнено сиренью и церквами,

И тишиной, и уханьем совы,

Живущей до сих пор между зубцами...

Собора шлемовидные главы

Слегка фосфоресцируют ночами,

И город от Поганкиных палат

До Запсковья молчанием объят.

Клубком свернулась ночь в начале лета

И спит в глазницах звонницы пустой,

Пока ее трехглазые рассветы

Не выметут лучистою метлой

Из трех беленых арок. Три кометы

На миг хвосты расстелют над росой...

Смотри восход — сквозь звонницу! Такого

Нигде ты не увидишь, кроме Пскова.

СЛЕДЫ НА СНЕГУ

(Псков 1970)

... И снег на площади — бумага.

Условны черточки людей.

А там — всего-то два-три шага

От освещенных площадей —

И вот Приказная Палата

С огромным в темноте крыльцом,

И в эту темноту куда-то

Углом врезающийся Кром.

Он непомерно вертикален.

А две замерзшие реки

Лежат и сходятся в провале,

Где снег летит на огоньки.

В ночи от Троицкой громады

До двух мостов — по триста лет...

Тут Арсенал. Обрыв от сада.

Глубокий снег. Глубокий след.

На три или четыре века

Нас только трое: я, да ночь,

Да ветер, падающий в реку,

Чтобы смолчать и не помочь.

А за рекой Козьма с Демьяном

Грозят бунтарским куполком,

И звонниц черные прораны

Бредут по снегу босиком.

От них до той кинорекламы

Пятьсот шагов да триста лет,

Ворот вневременная рама,

Глубокий снег, глубокий след.

* * *

Г. У.

Как там зимний Новгород?

Расскажи.

Вьюга ль над стеной встает

И кружит?

Звезды ль с неба капают

Как смола?

Крыты ль снежной калькою

Купола,

Так, что видно золото

Напросвет?

Ах, белому ли городу —

Белый снег?

Он и летом, Новгород,

Всех белей!

Церковки — как головы

Лебедей,

С клювов смотрят на реку

Облака,

Словно в Волхов налили

Молока!

А зима — как выбелит

Все вдвойне,

Ничего не выделит:

Снег ли, мех,

Брошен зимний Новгород

В синь лесов

Весь, как шубка новая

Из песцов.

Серебрит, пуховая...

А теперь —

Ты возьми-ка Новгород

Да примерь!

А волосы-вороны

С синевой

Выпусти на ворот

На снеговой,

Поглядись-ка в зеркало,

В Ильмень-лед:

Шубка — искры зернами!

Что, идет?

С каблуков до ворота —

В белизне...

Белому ли городу —

Да белый снег?

То-то ты пришлась ему

Ко двору:

Волосы цыганские

К серебру,

К белизне — для ясности —

Черноты...

.....................................

Вот такие ж разные

Я и ты.

КИРИЛЛОВ

Над праздничным лесом осенней России,

Над Сиверской синью

На башнях Кириллова росы осели, озерные, сизые.

Скрипят флюгера на шатрах островерхих...

А может быть — ветви?

«И яростен был Ферапонт, а Кирилл был медлитель...»

(а листья кленовые — прямо на плечи)

«Ушел Ферапонт, а Кирилл монастырь заложил...

Но как далеки от пергаментной речи,

От слов летописных

Сейчас мои мысли...

Ну да, монастырь... Исихасты... Но будь вы хоть трижды